Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Докинз Ричард Страница 5

Марка не следует путать с его оксфордским современником, Мэттом Ридли (родственных связей не установлено, хотя Мэтт провел исследования и выяснил, что они принадлежат к одному Y-хромосомному племени). Обоих я считаю близкими друзьями, оба – первоклассные биологи и успешные писатели. Как-то раз одному редактору удалось получить от них рецензии на книги друг друга – для одного и того же выпуска журнала, о чем эти двое не знали. Каждый хорошо отозвался о другом, а Марк написал, что книга Мэтта “станет прекрасным дополнением к нашему общему резюме”.

В 1984 году мы с Марком приняли приглашение издательства “Оксфорд юниверсити пресс” стать первыми редакторами нового ежегодного журнала Oxford Surveys in Evolutionary Biology (“Оксфордские обзоры по эволюционной биологии”). Мы продержались на этом посту лишь три года, а затем передали свое детище Полу Харви и Линде Партридж. Но мы были очень довольны тем, каких выдающихся авторов удалось заманить за эти три года (статьи авторам заказывались, а не принимались от них) и какими звездами блистала первая страница – список редколлегии.

Я очень серьезно подходил к подготовке своих оксфордских студентов к выпускным экзаменам. В Америке студенты обычно сдают экзамены по каждой изучаемой дисциплине в конце каждого семестра (а иногда и в середине семестра). В Оксфорде все обстоит иначе. Каждый колледж по своему усмотрению проводит неформальные тесты, которые у нас называются “собрания”, чтобы отслеживать прогресс обучения; но они никак не отражаются на официальном учете успеваемости. Большинство оксфордских студентов не сдает никаких других экзаменов с конца первого года обучения до конца третьего. Все упаковано в одно кошмарное испытание – выпускные экзамены, или просто “выпуск”, кошмарность которых усугубляется требованием парадной академической формы одежды[6]. В мои времена мужчины должны были одеваться в темные костюмы и белые галстуки-бабочки, женщины – в белые рубашки, темные юбки и черные галстуки, сверху – черная академическая мантия и черная академическая шапочка. С 2012 года руководство изящно сформулировало политически приемлемую слепоту в отношении пола: “Студенты, относящие себя к любому из полов, могут носить исторически мужские или женские костюмы”.

К устрашающей атмосфере, которую создает форма, добавляется строгий надзор. По формальным правилам, если студентам нужно выйти в туалет, им полагается сопровождающий того же пола, который проследит, чтобы они не подглядывали в шпаргалки. К тому времени, как я стал наблюдателем на экзаменах, мы обычно не утруждали себя соблюдением этого правила. Во всяком случае, в мои времена не требовалось прощупывать экзаменуемых на предмет мобильных телефонов с выходом в интернет, как это, предполагаю, требуется сегодня.

Все действо устроено так, чтобы внушать ужас, и в пору экзаменов нередко случаются нервные срывы. Мой коллега Дэвид Макфарленд, преподаватель психологии в Баллиол-колле-дже, однажды получил звонок от наблюдателя с экзамена: “Ваш ученик, мистер такой-то, беспокоит нас. С начала экзамена его почерк становился все крупнее, сейчас каждая буква у него шириной три дюйма”.

Я считал своим преподавательским долгом почаще встречаться со студентами в течение последнего семестра, так сказать, вести их за руку сквозь испытание долгой подготовкой и выпускными экзаменами. Я собирал всю группу у себя в кабинете и проводил регулярные занятия для отработки экзаменационной техники: они писали множество пробных экзаменационных работ – на каждую отводилось ровно по часу. Добровольно установленное ограничение времени было очень важно. На каждом письменном экзамене им давали три часа на три эссе, на темы по выбору из списка примерно двенадцати предложенных. На общих консультациях я настоятельно рекомендовал студентам не слишком отклоняться от того, чтобы на каждое эссе отвести одинаковое время, около часа. Я немного преувеличивал, чтобы предостеречь: рассказывал, как в стрессовой ситуации множество людей попадается в ловушку – увлекается любимой темой и посвящает ей почти все время, и его практически не остается на нелюбимые вопросы.

“Предположим, вы эксперт мирового уровня по теме своего любимого вопроса, – рассуждал я. – Вы не успеете написать и доли того, что знаете”. Отдавая дань Эрнесту Хемингуэю, я ратовал за “метод айсберга”. Девять десятых айсберга находятся под водой. Если вы мировой эксперт по заданной теме, вы могли бы писать о ней до скончания времен. Но у вас, как и у всех остальных, есть только час. Поэтому примените хитрость – покажите верхушку айсберга и позвольте экзаменатору сделать заключение о его масштабах, скрытых под поверхностью. Напишите: “Невзирая на возражения Брауна и Макалистера… ” – так вы покажете экзаменатору, что, будь у вас достаточно времени, вы бы разнесли Брауна и Макалистера в пух и прах. Но не налегайте на них по-настоящему – это отнимет слишком много времени, которого тогда не хватит на верхушки других айсбергов, по которым нужно проскакать. Достаточно упомянуть нужные имена, и экзаменатор домыслит остальное.

Важно добавить, что метод айсберга работает только на допущении, что экзаменатор владеет материалом. Писать в виде айсберга, скажем, инструкции к технике нельзя ни в коем случае: там автор знает, что хочет передать, а читатель – нет. На этом настаивает и Стивен Пинкер в своей блестящей книге “Чувство стиля”, говоря о “проклятии знания”. Объясняя что-то человеку, который знает меньше вас, нужно поступать прямо противоположно методу айсберга. На экзаменах она работает только потому, что вашим читателем, по всей вероятности, будет знающий экзаменатор.

Когда я сам был студентом, мудрый и высокообразованный Гарольд Пьюзи проводил такие же консультации со мной и группой моих современников: метод айсберга был среди его рекомендаций. Кажется, он использовал метафору не айсберга, а витрины магазина: так тоже работает. Привлекательная витрина магазина будет обставлена негусто. Несколько расположенных со вкусом вещей наводят на мысли о скрывающихся внутри богатствах. Хороший декоратор не захламляет витрины всем, что есть в магазине.

Еще один совет мистера Пьюзи (да, всего лишь “мистера”: это был дон старой школы, он решил не утруждать себя защитой диссертации), который я передавал своим студентам дословно, был таков. Прочитав список экзаменационных вопросов и обнаружив любимую тему, не начинайте сразу о ней писать. Сначала выберите три вопроса из двенадцати, затем составьте письменные планы для всех трех эссе, каждый на отдельном листе бумаги, и только потом начинайте писать. Далее, пока вы пишете первое эссе, в вашу подготовленную голову непременно потекут мысли для двух других. Кратко записывайте их на соответствующих листах. Когда дело дойдет до второго и третьего вопросов, вы обнаружите, что большая часть мысленной работы уже сделана, а времени на нее практически не потрачено. Я слышал, что так советуют поступать и американским школьникам, сдающим выпускные экзамены повышенной сложности.

Впрочем, я не отваживался повторять студентам другой совет Гарольда: прекращайте готовиться ровно за неделю до экзаменов; проведите ее за катанием на лодках – пусть все уложится в голове. Но я пересказывал еще одну его мудрую мысль: во время выпускных экзаменов в Оксфорде у вас в уме скопится больше концентрированного знания, чем когда-либо еще в жизни. Ваша задача при подготовке к экзаменам – разложить все по полочкам, пока горячо. Ищите связи и взаимоотношения между разными областями своих знаний.

За годы работы на кафедре зоологии мне иногда приходилось бывать и экзаменатором; это огромная ответственность – не говоря уже о том, какой это труд. Невозможно избежать груза понимания, что твои решения повлияют на всю жизнь перспективных и энергичных молодых людей. Несправедливость встроена в саму систему. Так, по результатам студентов разбивают на три отдельных класса, хотя всем известно, что последние в более высоком классе ближе к первым в следующем, чем к первым в своем классе. Я писал об этом в “Тирании прерывистого ума” (в журнале New Statesman в роли приглашенного редактора) и не буду повторять свои рассуждения здесь.