Федор Орлов - Месть «Голубой двойки» Страница 5

…Миша Скорынин записывает в бортжурнале время прохождения над Красной площадью — 10 часов 55 минут. Не меняя курса, мы идем обратно на Воронеж.

Вечером в Воронеже для нас был устроен праздничный ужин. У всех чувствовалось приподнятое настроение, за столами ни на минуту не умолкали смех и шутки. Летчики, штурманы, борттехники — все сгруппировались как-то стихийно по эскадрильям. «Это и есть наша боевая семья», — думал я, наблюдая за ставшими мне близкими и родными лицами товарищей. Вот невозмутимый Сушин, родом из города Шуи Ивановской области, до авиации работавший в цирке, дальше — мой добрый и строгий учитель Николай Гастелло, тут же рядом старый холостяк Федя Алексеев, остряк и балагур Костя Иванов, бывший молотобоец Коваль, недавние мои однокашники по летной школе Георгий Плешаков, Митя Кондаков, Саша Трутнев, Аркадий Разин, Вася Сомов, Сережа Дрешин и многие другие. Тосты произносились один за другим: за Коммунистическую партию, за Советское правительство, за Родину, за авиацию и летчиков… Расходились поздно, завтрашний день был выходным. Последний тост предложил Николай Гастелло: за дружбу народов — за русских, белорусов, украинцев, грузин, чуваш, представителями которых мы были сами, за то, что если придет время драться с врагом, не щадя себя, стоять всем за одного и каждому — за всех.

Мы хорошо понимали: время это не заставит себя долго ждать. Слишком много было у Советской власти врагов. Каждый из нас твердо знал, что рано или поздно нам придется с ними столкнуться лицом к лицу в жестоком и смертном бою. И мы готовились к этому.

Я по прежнему летал в экипаже Гастелло. Некоторое время мы находились под Воронежем, потом перелетели в лагерь под станицей Крымская, но постоянной нашей базой оставался Ростов. Время, казалось, бежит слишком быстро: его всегда не хватало. Командирская учеба, полеты и днем и ночью, упражнения по воздушной стрельбе и бомбометанию, парашютные прыжки, работа на материальной части, общественные дела — словом, каждая минута была на счету. Много раз участвовали в летно-тактических учениях, которые обычно проходили ночью, выбрасывали в каком-либо «заданном районе» массовый воздушный десант. Нередко находились в воздухе по восемь-десять часов в сутки.

Наши машины — воздушные корабли ТБ-3 конструктора А. Н. Туполева, экипаж которых состоял из восьми человек, — в тот период представляли собой последнее достижение авиационной техники и перед другими самолетами подобного класса имели преимущество в скорости, продолжительности полета и бомбовой нагрузке. Но они требовали от летчика знаний, навыков, умения управлять. И в том, что я за кратчайший срок был подготовлен для полетов в сложных метеорологических условиях, хорошо водил корабль ночью и в облаках, была большая заслуга моего учителя и командира Николая Гастелло. В нем превосходно сочетались такие главные качества любого командира, как умение доверять и требовать, быть для подчиненного и начальником и другом.

В полете и в мирное время случается всякое, всего заранее невозможно предусмотреть, особенно молодому летчику. Любая мелочь может привести к крупным и непоправимым ошибкам. Поэтому жизнь летчика — это постоянная учеба, в которой накапливается опыт. Не раз, оказавшись вдруг в каком-либо трудном положении, я замечал на лице командира дружескую улыбку, и от взгляда его становилось как-то неловко за свое незнание простых правил летной практики, хотя он ни словом не упрекал меня. Нередко приходилось нам встречать рассвет в воздухе. Зрелище это очень красивое. Видишь, как над горизонтом восходит уже огненно-красное солнце, знаешь, что на земле сейчас пробуждается жизнь. Вот Гастелло снял ноги с педалей, он отдыхает — корабль веду я. Монотонно гудят моторы, погода хорошая, самолет идет устойчиво, и управлять им легко. Но от долгого сидения в одном положении, от бессонной ночи в теле чувствуется усталость, слипаются глаза. Вдруг замечаешь, что ровный гул моторов временами будто исчезает и потом наплывает снова. Ясно, что это пытается одолеть тебя сон. Затем неожиданно видишь, что корабль идет с креном и скорее выравниваешь его, а сам косишь глаза на Гастелло: не заметил ли оплошности? И, конечно же, заметил, но не подает виду, только улыбается, а мне делается неловко, я сержусь на себя, и сон на некоторое время пропадает.

И еще одна черта, которая мне очень нравилась в характере моего командира и которой я стремился подражать, — это скромность. Летая с Гастелло, я как-то незаметно пришел к убеждению, что настоящий летчик это тот, кто никогда не стремится чем-либо выделиться среди товарищей, не любит рассказывать «а вот со мной был случай» или как-то подчеркивать, что он — орел, видавший виды человек. «Орлом», хозяином положения Гастелло был в воздухе. А на земле он оставался для всех хорошим товарищем и скромнейшим человеком. Он был общим любимцем, особенно для всех наших болельщиков футбола. Когда команда летчиков покидала после матча поле, ее провожали восторженными аплодисментами, цветами. А мальчишки, взахлёб комментируя «острые» моменты игры, хвастались друг перед другом: «А ты знаешь капитана команды? Это тот, который стоял в воротах, Николай Гастелло! Я знаю его!» В обращении с людьми, членами экипажа и вообще с кем бы то ни было, Николай оставался всегда вежливым, тактичным.

В учебе, тренировках проходили дни, месяцы. Но как бы ни поглощали время полеты, подготовка к ним и все, что связано со службой, для нас, молодых летчиков, в жизни оставалась еще уйма интересного. Мы часто ходили в кино, в драматическом театре восторгались талантом Марецкой, Орловой, Утесова, приезжавших в Ростов на гастроли. Нравилось нам бывать в городском парке имени Ленина. Каждый выходной, искупавшись в Дону, мы шли туда, как говорили сами, на людей посмотреть и себя показать. Что уж скрывать, больше всего здесь нас привлекали девушки — стройные, смелые, умевшие со вкусом одеваться красавицы-казачки. Да и они, как нам казалось, не очень сторонились нас, молодых летчиков.

Правда, мне лично с девушками что-то не очень везло.

Когда еще в школе морских летчиков я был мотористом, мой товарищ Гриша Бут, тоже моторист, женился на девушке из Ростова Нине, которая приехала к нам в Ейск отдыхать. Я нередко бывал у них дома. Нина, узнав про мою застенчивость и робость перед девушками, обычно подтрунивала надо мной. Но это ничуть не помогало, по ее мнению, вытравить из меня болезнь «девушкобоязни» и служило лишь поводом для новых шуток. И когда мы шли вместе в кино, я старался оказаться не рядом с ней, а пристраивался сбоку к Григорию. Но Нина нарочно переходила на мою сторону, да еще — к ужасу моему — брала меня под руку, и я готов был провалиться сквозь землю. Потом Гриша демобилизовался, и они уехали в Ростов, я же стал курсантом летной школы. На прощанье Нина в шутку обещала, как закончу учебу, познакомить меня — «пока ты не разбаловался» — со своей родственницей Женей.