Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 6 - Коллектив авторов Страница 50

обосновать перед вышестоящими инстанциями нереальность спущенных сверху производственных планов, то вероятность быть репрессированным значительно возрастала. Архивные материалы отражают далеко не единичные факты, когда партийные органы в лице членов бюро обкомов ВКП(б) на своих заседаниях квалифицировали невыполнение производственного задания в срок как государственное преступление и передавали «виновных» в саботаже в карательные органы по сути дела лишь для того, чтобы там оформили уголовное наказание[311]. Если в результате подобного вмешательства производительность труда возрастала, то вместе с этим в партийно-государственных органах росла уверенность в наличии «злой воли», которая ранее мешала нормальному развитию производства. Эта уверенность побуждала все шире использовать карательные методы для решения производственных задач.

Сходная картина вырисовывается и по материалам, отражающим борьбу органов государственной безопасности с вредительством на объектах экономики. Отсутствие разоблаченных диверсантов, вредителей, как и саботажников, считалось серьезным недостатком в работе подразделений НКВД, поэтому установки выявлять эти контрреволюционные преступления следовали систематически. Более того, прямо говорилось, что начальники городских и районных аппаратов НКВД увлекаются выявлением антисоветских высказываний и их документированием, в то время как контрреволюционно настроенный человек не ограничивает свою деятельность разговорами, агитацией, а вместе с тем вредит, саботирует, готовит диверсионные и террористические акты, занимается шпионажем. Считалось, что человек, высказывающий недовольство властями, не может честно работать на Советскую власть, и у него обязательно должны быть преступные связи. Оперработник в каждом зафиксированном случае антисоветских высказываний был обязан искать «направляющую руку» немецкой разведки. Ту же «руку» искали и в ходе расследований многочисленных аварий и выхода из строя промышленного оборудования, из-за которых лихорадило производство[312]. Случалось, получали объективные данные о прямом умысле. Установления такого факта было в то время достаточно, чтобы возбудить уголовное дело и привлечь злоумышленника пo статье 58–7 УК РСФСР за вредительство. Состав контрреволюционного преступления считался в наличии, если удавалось установить (или получить признания), что обвиняемый желал или сознательно допускал ослабление экономической мощи СССР[313].

В одном из спецсообщений в Челябинский обком партии начальник местного УНКВД Булкин довел до сведения первого секретаря, что на заводе № 13 Наркомата вооружения при монтаже турбогенератора обнаружены неправильно поставленная прокладка, а такие посторонние предметы: гайка в турбине, кусок медной проволоки и металлическая пластина в генераторе. Руководство УНКВД квалифицировало перечисленные факты как попытки путем порчи оборудования помешать нормальной работе завода. Наличие на нем вредителей они объясняли большой засоренностью промышленного объекта антисоветским элементом. Характерно: расследованием еще не было установлено ни одного конкретного лица, которое можно обоснованно подозревать в контрреволюционном преступлении, а вывод о вредительстве носил официальный характер и был безапелляционным. Следует признать, что органы государственной безопасности выявляли факты умышленной порчи оборудования и уклонения от обязательного труда по мотивам личного интереса обвиняемых (чаще из-за непомерно тяжелых условий труда), но нередко квалифицировались эти факты как саботаж и вредительство. Будучи нацеленными на борьбу с контрреволюционными преступлениями, такие действия оценивались как вклад в повышение качества военной продукции. Дело в том, что существовавшая и в предвоенные годы проблема качества[314] значительно обострилась с форсированием темпов военного производства. Резкое увеличение количества продукции для фронта неизбежно вело к возрастанию брака. Высшее руководство страны это понимало и сознательно шло на такой шаг, так как требовалось восполнить боевые потери в кратчайшие сроки[315]. Известный конструктор артиллерийского вооружения В. Г. Грабин вспоминал о словах И. В. Сталина, сказанных по телефону 10 августа I941 г.: «Очень прошу Вас, сделайте все необходимое и дайте поскорее как можно больше пушек. Если для этого потребуется пойти на снижение качества, идите и на это»[316]. Услышанное ошеломило и поразило конструктора, привело его в замешательство: по предвоенному опыту ему было прекрасно известно, что даже за чисто профессиональную неудачу можно было попасть под обвинение во вредительстве согласно указу oт 10 июля 1940 г., который отменен не был. В военное время выпуск недоброкачественной продукции квалифицировался как вредительство.

Устные указания Сталина, приведенные выше, входили в явное противоречие с названным указом и ставили организаторов производства в сложное положение перед выбором: или выпускать продукцию высокого качества и сорвать в связи с этим задание ГКО и пойти под суд за саботаж, или бросить все силы на изготовление возможно большего количества военной продукции за счет снижения – в определенных пределах – ее качества. Последний вариант в 1941 г. устраивал все вышестоящие инстанции, поэтому развитие промышленного производства пошло тогда в данном направлении[317]. Вследствие такой постановки вопроса широко распространились очковтирательство, различного рода махинации, факты сращивания аппаратов отделов технического контроля (ОТК) с руководством цехов и предприятий и даже с представителями военной приемки для сокрытия брака, значительно снижавшего боевые качества военной продукции. Аппараты ОТК зачастую комплектовались лицами с низкой квалификацией и даже технически вовсе неграмотными, которые под давлением администрации легко соглашались на выпуск явно бракованной продукции. Такие работники практически занимались лишь оформлением документации. Пока фронт не получил некоторой передышки, качество боевой техники и вооружения военных также волновало менее, чем количество. Но уже в первые месяцы 1942 г. из воинских частей пошел поток рекламаций[318]. Когда по отдельным видам военной продукции положение стало нетерпимым, выяснилась и новая позиция Сталина. Авиаконструктор А. С. Яковлев в своих воспоминаниях рассказал о страшном гневе И. В. Сталина, вызванном информацией о массовых заводских дефектах обшивки истребителей, вскрытых лишь на фронтовых аэродромах: «Враг не нанес бы нам большего ущерба, не придумал бы ничего худшего. Это работа на Гитлера!»[319].

С учетом создавшегося положения территориальные органы госбезопасности сосредоточили внимание на предотвращении производственного брака. Сотрудникам ставилась задача активно разрабатывать выявленных бракоделов, которые, как предполагалось, пользуясь моментом, могут под видом технологического брака вести вредительскую работу. Со второго квартала 1942 г. территориальные органы госбезопасности вплотную занялись выявлением и предупреждением фактов отправки на фронт бракованной продукции. Так, на заводе № 92 Наркомата вооружения, где главный конструктором был упоминавшийся выше В. Г. Грабин, уже в апреле 1942 г. были арестованы начальник ОТК Пономарев и ряд других работников этого же отдела. Поводом для вмешательства органов госбезопасности послужило неудачное испытание на заводском полигоне новой пушки УСВ, в связи с чем задерживалось принятие ее на вооружение и ухудшались производственные показатели завода. Заводская комиссия попыталась вину за происшествие возложить на работников артполигона, которые, по ее мнению, совершили диверсионный акт. Однако проверка показала, что большинство изготовленных на заводе пушек имели дефекты, пропущенные аппаратом ОТК. В ходе следствия были использованы также рекламации, поступившие на артиллерийские системы из действующей армии или с танкостроительных заводов. Эти материалы