Павел Перец - От косяка до штанги Страница 50

Мы плясали как полоумные, я разделся по пояс. Лиза вытянула мои семейные трусы, торчащие из-под джинсов, оставив Павлика без исподнего. Трусы летали по залу, украсив в итоге чью-то лохматую голову.

После концерта я отправился домой, где приступил к ужину, состоявшего из батона и двух стаканов какао, густого, как сметана. В дверь позвонили.

– Павлик, надень штаны, – попросил с порога Кирилл.

– Зачем?

– Ну я тебя прошу, надень.

Павлик облачился в джинсы. Кирилл пришел через две минуты, приведя с собой кавалькаду девиц, лопотавших по-шведски, по-английски и по-русски. Среди них была его непосредственная начальница, вице-консул Сесилия Линдстранд, которую я представлял себе как строгую, недотраханную тетку в очках, с жиденькими волосиками, покрывающими нордический череп. На поверку это оказалась стройная голубоглазая блондинка, такой хрестоматийный тип скандинавской фрекен, которой грезят мачо Латинской Америки. Она неплохо лопотала на языке Пушкина и Путина. Добавьте к этому дипломатическую неприкосновенность, оклад в несколько тысяч заокеанских долларов, халявную квартиру в центре города, счастье недавно разведенной женщины, и вы получите особу, которая по ее собственным словам чувствовала себя в России, как королева.

Девицы отправились лицезреть залежи косметики, новогодних масок и париков. Сесилию заинтересовал холодильник, стоявший у меня в прихожей. Холодильник больше походил на сына Громозеки (если бы у того были дети) из мультфильма «Тайна третьей планеты». Это был агрегат, произведенный во времена товарища Брежнева. В нем хранилась моя обувь.

После неработающего холодильника, товарищ шведка была очарована полуметровым бюстом Ленина, который, как и его оригинал, мирно покоился. Только не в Мавзолее, а в моей дальней комнате, посреди прочего хлама. Бюст был гипсовый и грязный.

На оба вышеописанных предмета Сесилия положила глаз, выразив желание приобрести их немедленно. Торга не состоялось. Сошлись на сумме, которую тратит дипломат во время визита в ресторан, и которую я мог бы потратить на пищу земную в течение недели-двух. Сесилия пообещала прислать машину за выкупленными у меня раритетами.

По ходу пьесы подтянулись Сенников, Лиза и остальные. После заключения сделки, решили направиться в одно из увеселительных заведений города. По дороге Лиза, развязавшая себе язык коктейлем «Б amp;Б» («Бочкарев» с «Балтикой»), увещевала меня:

– Вот смотри, Сесилия, красивая, свободная. Чего бы тебе не попробовать?

– Действительно, – сказал я, теребя последние пять рублей, приютившиеся в кармане, – почему бы и нет?

В баре Павлика понесло. Человеку, воспитанному в Совке, трудно адаптироваться к общению с иностранцами. Особенно тому, кто ни разу не выезжал за пределы матушки Родины. Но когда перед тобой красивая особа, то об этом можно на время забыть.

Поздним вечером я позвонил Лизе домой, и спросил, как бы мне связаться с ее начальницей. Лиза, уже малость протрезвевшая, заметалась между фразами “а ты уверен?”, “а ты нас не подставишь?”, “а может не надо?” и т.п. Порешили на том, что я позвоню Лизе, а она соединит меня “непосредственно с…”.

Декабрь дал пинка ноябрю, календарная зима заявила о себе по всем фронтам, предновогодняя истерия стартовала. Учитывая то, что контора, где обитала моя телесная оболочка, торговала, помимо всего прочего, масками, погремушками, костюмами и прочей новогодней хренью, мне приходилось наносить визиты в Дом ленинградской торговли и Гостиный двор. Сначала в директрисин «Гольф» грузились коробки с товаром, затем мы отправлялись в один из двух универмагов. Там я вылезал вместе с картонными параллелипипидами на улицу, звонил на склад, за мной прибывал грузчик с телегой и таким выхлопом изо рта, что после него перестаешь обращать внимание на загрязненность воздуха в центре Петербурга. Мы поднимались в складские помещения, где толстые тетки в очках и голубых халатах, начинали сверять количество изделий, содержащихся в коробках с количеством изделий, зафиксированных в накладной. Всегда что-то не сходилось, приходилось звонить в контору, объяснять разлюбезной секретутке, что артикул такой-то не соответствует артикулу такому-то, и что такую-то масочку придется довести. Тетки рычали на меня, мол, неужели нельзя все самим было сосчитать и перепроверить. Можно было рассказать им длинную историю о том, что считал и проверял масочки не я, что занимались этим две девушки, одна из которых водит маленький «Фольксваген» и ноет о том, что я опять не помыл пол, а другая использует компьютер как средство релакса, играя в «Heroes». В финале все документы проштамповывались, я забирал наши экземпляры накладных, счетов-фактур и пешком возвращался в офис. Как видно, это был увлекательный процесс, доставлявший массу эмоций, которые нельзя классифицировать как положительные.

На следующий день после знакомства с представителями одной из скандинавских стран я шагал в ДЛТ. Мне нужно было поставить печать и подпись у противной бабы со взглядом, засалившимся как ее халат. Сесилия отошла в небытие так же, как и появилась. Я не собирался ей звонить. Кто я, и кто она. Даже если допустить мысль о том, что мне удастся ее куда-нибудь пригласить (куда!?), то, что я с ней буду делать? Это ведь существо с Марса, с иным менталитетом и восприятием жизни. Заходя в универмаг, я потеребил оставшийся рубль и, сообщив охраннику о цели своего визита, стал подниматься по служебной лестнице на шестой этаж. Изнанка праздничных прилавков в виде тусклых коридоров, гогочущих грузчиков и суетящихся приемщиц. Возле туалета толпа курильщиков, травящих анекдоты. Склад игрушек сразу возле него.

Когда, проделав все нужные операции с бумагами, я, наконец, очутился на улице, то захотелось срочно вернуться домой, залезть под воду, намазаться синими соплями геля для душа, и мокнуть до вечера, превратясь в осенний тополь под дождем. Уже почти дойдя до Невского, желание мокнуть под водой сменилось желанием набить морду самому себе – я забыл поставить печать. Возвращаться обратно, подниматься по нескончаемой лестнице, опять выслушивать бытовые сетования работников розничной торговли? Я стоял посреди Большой Конюшенной с видом обманутого вкладчика, подсчитывающего урон, нанесенный ему банковской системой.

Можно было и не возвращаться. Но тогда пришлось бы вытерпеть вонь директрисы. Из двух зол я выбрал меньшее. Лунатики, скользящие ночью по мокрой крыше, делают это под воздействием той же психосоматической силы, что давила на меня в тот момент. Как выяснилось, вернулся я не из-за печати. Вернулся я из-за того, что там, на первом этаже, стояла шведка с Марса, пытаясь сориентироваться в ассортименте предлагаемых покупателям вин. Она жила в двух шагах от ДЛТ, и не было ничего удивительного в том, что встретились мы именно здесь. Но тогда казалось, что судьба тыкает носом в ситуацию, пытаясь скорректировать ход событий. Сесилия дала мне свой номер телефона. Я взмыл как ракета на шестой этаж, где деревянным кругляком, смоченным синими чернилами, мне припечатали два листка бумаги.