Пьер Клостерман - Большое шоу. Вторая мировая глазами французского летчика Страница 51

Война для нас была не отчаянной штыковой атакой тысяч людей, покрывающихся потом от страха, поддерживающих и помогающих друг другу в беспомощных ситуациях, в безликой бойне. Для нас это было обдуманное, индивидуальное деяние, сознательная, научная жертва. Каждый из нас ежедневно в одиночестве преодолевал приступ страха, чтобы поднять ослабевающий запас сил и воли.

Нам приходилось выполнять это десятки раз, сотни раз, тысячи раз и потом после каждого задания снова возвращаться в нормальную жизнь — ужасное напряжение. Когда мы покидали наши самолеты, мы встречали других людей, похожих на нас, у которых была та же плоть и кровь, но они гуляли, признавались в любви, ходили в кино, слушали радио, курили трубки и читали книги. И они знали, что на следующий день они останутся живыми!

Какие человеческие нервы могли бы выдержать все это?! Л., отважный, как лев, за два года превратился в жалкую тень того, чем был. Гауби врезался в грузовик, который он обстреливал пулеметом, обманутый своими измотанными рефлексами. Мушот, чьи легкие сгорели от ежедневных полетов на высоте 35 000 футов, упал на своем «спитфайре» в середине боя и погиб.

Облегчения не наступало. Всегда были те, которые летели, чтобы сохранить Францию в небе. В то время как другие…

После освобождения Франции мы продолжали летать, чтобы избавиться от отвратительной атмосферы злости и ненависти, раболепия и споров и чтобы сохранить наши оставшиеся иллюзии.

Я размышлял в течение четырех часов. «Анзон» летел теперь над Бельгией. Летчик аккуратно держался безопасных границ между зонами зенитных батарей, установленных здесь для защиты Антверпена от атак немецких «V-1».

После этого показался юг Голландии, однообразно равнинный, с его каналами, разделяющими периодические квадраты снега. Дороги переполняли военные конвои. Вдруг мы увидели огромный самолет, весь в следах от снарядов, две огромные кирпичные взлетно-посадочные полосы, разрушенные ангары, выпотрошенные здания, а там что-то напоминающее стоянки цыган — груды пустых баков с горючим, замаскированные палатки. Вокруг каждой палатки в непогрешимо четком строю стояло около двух десятков «спитфайров» и «темпестов». Снегоочиститель в облаке снега чистил одну из взлетно-посадочных полос.

— Фолькель, — просто сказал наш летчик.

Из диспетчерской вышки выпустили зеленую ракету, и «анзон» сел. Начальник ПВО района подъехал на своем джипе как раз тогда, когда я вылезал.

— Я Дезмонд. Вы Клостерман, не так ли? Мы слышали о вас от Лэпсли. Да, он командир авиазвена Кенвея. Я отвезу вас в авиазвено немедленно. Ваш вещевой мешок доставят в столовую.

122-м авиазвеном командовал Брукер DSO* DFC. Он встретил меня, стоя у двери своего почтового трейлера, принадлежавшего части. Я был представлен ему и после этого вручил приказ относительно меня и отчет о налетанных часах. Пока он проверял документы, у меня была возможность хорошо его разглядеть. Он выглядел очень уставшим. На вид ему было около тридцати, и, хотя его лицо все еще казалось достаточно молодым, глаза были налиты кровью.

— Ну, Пьер, я рад вас видеть здесь. Как вы знаете, нам катастрофически не хватает времени. Вас отправят в 274-ю эскадрилью, и вы будете там в распоряжении отряда «А». Вы прибыли как раз в нужный момент, так как сегодня утром Фейрбенкса ранило в результате обстрела зенитной артиллерии, а Хибберт, старший командир авиазвена, отбыл вчера в 10-дневный отпуск, поэтому до его возвращения будете руководить вы.

Когда я сел в джип, он добавил:

— Не придавайте слишком много значения тому, что скажут вам другие летчики. Их боевой дух немного упал за эти последние несколько дней из-за потерь и плохой погоды. Здесь отчеты оперативного отдела. Просмотрите их хорошо и верните мне завтра утром. Не распаковывайте свои вещи. Мы встретимся в столовой за обедом, и я представлю вам ваших летчиков.

Фолькель

Юден был типичным маленьким голландским городком с населением в 2000 человек, с чистыми, аккуратными кирпичными домиками, церковью через каждые 50 ярдов и двумя школами. Мы вернулись к столовой на джипе, трясясь по снегу и грязи, по скользким булыжникам, через бесконечный конвой, который наполнял улицы гулом и лязгом.

Этот конвой превратился в наваждение. Когда мы уезжали утром, он уже уходил, двигатели набирали число оборотов и давали обратную вспышку. Когда вернулись вечером, он все еще уходил угрожающая черная масса, оттененная мерцанием случайной лампы. Время от времени мы проезжали мимо танковых подразделений, громыхающих на фронт, с улыбающимися командами, опершимися на свои огромные боевые кони.

В школьном внутреннем дворике находились электрические генераторы, чьи дизели портили воздух. Многочисленные провода соединяли их с темными зданиями. Инженер-механик смотрел за своим генератором с особой заботой, особенно ночью. У нас постоянно случались поломки механизмов или свистящие помехи в радиоприемниках, которые мы нещадно эксплуатировали. На двери своего трейлера он написал записку: «Не стреляйте в электрика, он делает все возможное».

Офицерская столовая 122-го авиазвена находилась внизу в большом школьном коридоре с рядами вешалок для пальто вдоль стен. Справа располагались кухни, столовые и бар, слева комната для пинг-понга и библиотека. Классные комнаты превратили в спальни. Посюду царил ужасный беспорядок; во всех углах складные кровати, чемоданы, набитые грязной одеждой, старые кресла, восточные ковры, грязная фаянсовая посуда, окурки, ведра с мыльной водой, засохшая грязь, револьверы и боеприпасы, пустые бутылки, газеты. На втором этаже было то же самое, за исключением одной комнаты, 80 на 30 футов, разделенной деревянной перегородкой, словно спальни в средних школах. Здесь господствовал более или менее благопристойный порядок.

Там жили командиры частей и опытные летчики, и вестовые были более или менее в курсе любой ситуации.

Этаж выше был все еще заселен его законными хозяевами, и мы иногда встречались с ними на лестнице, когда они шли на службу в церковь, расположенную поблизости, молчаливые, затерянные в своем духовном мире, который игнорировал нашу войну и возвышался над его бедами. Вчера они делили здание с артиллеристами из немецкого артиллерийского батальона, сегодня это было авиазвено ВВС Великобритании, а завтра? Лишь Богу было известно.

В Фолькеле жизнь была очень спокойной. Возможно, атмосфера семинарии как-то влияла на это. Воскресными вечерами странный запах проникал в коридоры — жареного бекона, пива и ладана!