Александр Рыбасов - И.А. Гончаров Страница 51

Сходя на английскую землю, Гончаров намерен был ничего «не писать об Англии». Ему казалось, что и без того уже всем русским «наскучило слушать и читать, что пишут о Европе и из Европы, особенно о Франции и Англии». Не желая повторяться, Гончаров полагал ограничиться беглыми заметками об Англии и англичанах, описанием того, что «мелькнуло» в его глазах.

Однако за время пребывания в Англии у него накопилось немало новых и интересных наблюдений, которые составили одну из первых, и притом самых важных, глав «Фрегата «Паллады».

В своих суждениях об английской действительности Гончаров не только вполне самостоятелен, но и весьма проницателен. Писатель отдает должное успехам английской промышленности и торговли, но далек от того, чтобы плениться картиной английской жизни. Ему чужда англомания, которой были так заражены в то время многие и в России и за рубежом. В Англии, более чем где-либо в другой стране, он смог убедиться в том, что материальный и технический прогресс буржуазного общества во многих случаях сопровождался подавлением духовных сил и стремлений человека, превращением его в простой придаток машины.

«…В животных, — с глубоким сарказмом говорит Гончаров, — стремление к исполнению своего назначения простерто, кажется, до разумного сознания, а в людях, напротив, низведено до животного инстинкта. Животным так внушают правила поведения, что бык как будто бы понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается забывать, зачем он круглый божий день и год, и всю жизнь, только и делает, что подкладывает в печь уголь, или открывает и закрывает какой-то клапан». Всякое «уклонение» от механической функции, замечает далее автор очерков, «в человеке подавляется».

Гончаров прекрасно показал, как за всем хваленым английским буржуазным благополучием, благопристойностью кроется лишь одно — «стремление к торгашеству», к «мелочной, микроскопической деятельности», стяжательство, власть чистогана, лицемерие и глубокое равнодушие к интересам человечества. «Кажется, — пишет он, — все рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса, и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин».

Гончаров смело сдергивает покровы с показной, внешней стороны английской буржуазной морали: «Незаметно, — говорит он, — чтоб общественные и частные добродетели свободно истекали из светлого человеческого начала, безусловную прелесть которого общество должно чувствовать непрестанно и непрестанно чувствовать тоже и потребность наслаждаться им».

«Но, может быть, это все равно для блага человечества, — с явной иронией спрашивает он себя, — любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно?»

Гончаров стремится отстоять, утвердить «светлое человеческое начало» в жизни, как к этому стремилась всегда русская прогрессивная мысль.

Добродетель, по замечанию автора очерков, достигается в Англии чисто полицейскими мерами. «Везде рогатки, машинки для проверки совести… вот какие двигатели поддерживают добродетель в обществе». Нет элементарного внутреннего доверия между людьми, каждый боится, как бы его не надул «ближний».

Эти обличительные строчки Гончарова не утеряли своей значимости и поныне, так как в них запечатлены не какие-либо случайные, преходящие, временные явления, а роковые пороки капиталистического общества.

В 1843 году в статье «Положение Англии» Ф. Энгельс писал:

«Удивительно, как сильно в Англии духовно пали и расслаблены высшие классы общества… Политические и религиозные предрассудки передаются по наследству от поколения к поколению… Англичане, то есть образованные англичане, по которым на континенте судят о национальном характере, эти англичане — самые презренные рабы в мире… Англичанин пресмыкается перед общественным предрассудком, ежедневно приносит себя ему в жертву — и чем он либеральнее, тем покорнее он повергается во прах перед этим своим божком… Таким образом, образованные классы в Англии глухи ко всякому прогрессу».[114]

Находясь в Англии, Гончаров на каждом шагу чувствовал этот упадок духовной жизни, что и явилось одной из причин его неудовлетворенности западноевропейской действительностью.

В Англии Гончарову пришлось столкнуться не только с нравственным, но и политическим лицемерием. Все усилия господствующих классов, говорит Гончаров, направлены к тому, чтобы показать, что «общество благоденствует». Но правда жизни была другой. Несмотря на то, что автор очерков не смог вдуматься в существо классовых различий и классовых противоречий буржуазного общества, он все же ясно увидел, что «от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но и целые страны под английским управлением».

Англию он покидал без сожаления. «Я охотно расстаюсь, — писал он в очерках, — с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, — добавлял он при этом, — что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…»

И действительно, так это и произошло. На всем длинном пути в Японию Гончарову не раз пришлось столкнуться с этим образом, пристально наблюдать типы английских торговцев и колонизаторов, стремившихся повсюду в мире утвердить свое влияние и господство.

«Вот он, — с глубокой иронией пишет Гончаров, — поэтический образ, в черном фраке, в белом галстуке, обритый, остриженный, с удобством, то есть с зонтиком подмышкой, выглядывает из вагона, из кеба, мелькает на пароходах, сидит в таверне, плывет по Темзе, бродит по музеуму, скачет в парке! В промежутках он успел посмотреть травлю крыс, какие-нибудь мостки, купил колодки от сапог дюка. Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за стола не совсем твердо, вешает в шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает».

Вряд ли в литературе того времени, да и много после, было более насмешливое и язвительное изображение собирательного типа английского буржуазного дельца, всех его мнимых совершенств и насквозь лживой, ханжеской морали.

Гончаров придавал исключительно важное значение развитию мировой торговли, которая, по его мнению, разносила «по всем углам мира плоды цивилизации», вносила движение в патриархальную идиллию, ликвидировала феодальную замкнутость и отсталость.