Дмитрий Оськин - Записки прапорщика Страница 52

- Большевики правы, - говорили одни. - А меньшевики и эсеры ведут нас по указке союзников; надо гнать их в три шеи.

- Большевики - немецкие шпионы, - говорил брат Николай, - было официальное извещение. Я слышал доклад следователя по важнейшим делам в Совете рабочих депутатов: все нити в руках.

- Врут они, все эти ваши следователи по важнейшим делам. Что это за следователи? Откуда они взялись? Раньше были прихвостнями у царя, а теперь товарища Ленина за контрреволюционера представляют.

- Надо скорей Учредительное собрание созывать, оно решит вопрос об отношении к войне.

- Учредительное собрание, очевидно, провозгласит демократическую республику, как во Франции и Америке, - сказал я.

- Нет, извините, господин офицер, нам такой республики не надо. Нам нужен контроль над производством, нам нужно национализировать предприятия, а не делать хозяевами предприятий теперешних владельцев. Власть мы должны установить свою, а всех этих Милюковых, Гучковых гнать в три шеи! возражал Николай.

- У нас нет опыта управлять государством.

- Ничего, управимся. Подумаешь! Что ж, они родились, что ли, министрами? Только потому, что у них мошна толста, и в правительство попали. К черту гнать их оттуда!

* * *

Двинулся к себе на позиции. Поезд довез до станции Проскурово, где я узнал, что 11-й полк расположен на отдыхе около Волочиска. Доехал до этой станции, а до 11-го полка надо идти пешком километров семь вправо, к деревне Савино.

Ларкин забронировал для меня хату. Музеус за последние три недели, что я его не видел, показался мне постаревшим, осунувшимся; ходит с большим костылем; раненая нога болит.

- Садитесь, - встретил он меня ласково. - Когда приехали?

- Только сегодня, господин генерал.

- Что хорошего в Питере?

- Ждут от фронта больших чудес. Много говорят о необходимости решительного наступления, решительной обороны и очень мало делают.

- Нужно было бы всех говорунов сюда, на фронт. Я никогда не был сторонником больших репрессий по отношению к солдатам; даже в тяжелых случаях ни одного солдата не предал полевому суду, а теперь за всякий проступок требуют гнать солдата на смертную казнь. Противно мне это. Счастливы те, кто были в первые дни революции отчислены в резерв. Я получил циркуляр, обязывающий оказывать содействие помещикам в уборке посевов. Мало того, не имею права отказать помещикам в откомандировании солдат из резерва на уборку полей. А ведь солдаты те же крестьяне. Как они будут убирать хлеб помещика и возить его на гумно того же помещика?..

- А как вы относитесь к Керенскому, господин генерал?

- К Керенскому? - задумчиво протянул Музеус. - Знаете, Оленин, мне кажется, что наша страна катится к гибели именно потому, что имеет Керенского. Наступление восемнадцатого июня - кому и зачем оно было нужно? Я человек пожилой. Много видел на своем веку. Видел дурных генералов, бездарных правителей, но такого, как Керенский, вижу впервые. Болтун, готовый возомнить себя Бонапартом. Если бы не наступление, мы не имели бы тарнопольского прорыва, мы не имели бы того развала на фронте, который наблюдаем сейчас. Раз издан приказ номер один, то благоразумное правительство должно было бы оставить фронт на тех местах, на которых он закрепился, и вести дело к тому, чтобы постепенно выйти из войны. Вы посмотрите, после тарнопольского отступления главнокомандующим назначают Корнилова. Я знаю этого генерала. Уважаю его как знатока военного дела и его военные способности. Но не в военных способностях теперь нужда. Не думаю, что Корнилов дает нам такие директивы, как помогать помещикам в уборке их урожая. Всюду мерещатся большевики. Я сам не могу хладнокровно смотреть на те безобразия, которые творятся! Делают глупости и меня заставляют к этим глупостям руку прикладывать.

- А кто вам мешает заявить обо всем открыто?

- Мой сорокалетний служебный стаж. Привычка беспрекословно исполнять приказы. Только с вами нечаянно разговорился. Вам что, надо собрание устроить?

- За этим и пришел.

- Собирайте, и вообще, когда вам надо, - собирайте, не спрашивая разрешения.

Собрал делегатов от каждой роты, подробно рассказал о посещении Петрограда.

Доклад вышел безотрадный. Солдаты долго, задумавшись, молчали.

- Надо домой идти, - неожиданно сказал мой Ларкин.

На Ларкина цикнули несколько унтер-офицеров.

- Домой! - завопил Ларкин. - Землю брать, все равно воевать больше не будем!

- За дезертирство тоже смертная казнь, - ответил кто-то Ларкину.

- Всех не переказнят. Что, у нас винтовок нету? Взять винтовки и разойтись.

Слово попросил член комитета Панков:

- Что же это, товарищи? Зачем мы всякие организации на фронте имеем? В деревне земля как была у помещиков, так и осталась, на фронте солдатам смертная казнь, а генералам всяческие почести и уважение, капиталисты по-прежнему своими фабриками и заводами управляют. Где же это самое социал-революционное-то правительство наше? Я так думаю, что нам надо в Питер написать, и не в крестьянский Совет, а прямехонько в Смольный, в Совет рабочих депутатов. Сколько из полков людей постреляли! Взять хотя бы наш двенадцатый... Человек тридцать!.. А из тюрьмы куда? Может, на виселицу?

- Подожди, Панков, - прервал я его. - Что положение скверное, верно, но не настолько, чтобы впадать в панику. Нам надо связаться с армейским комитетом и комиссаром. Выяснить, как они смотрят на происходящие события.

- Тогда давайте так и решим, - предложил собранию Панков. - Пусть Оленин едет в штаб армии, а по возвращении вернемся к обсуждению этого вопроса.

Его предложение было принято.

На другой день я был уже в штабе армии.

Комиссар армии Чекотилло в отъезде. Его помощник Цветков должен скоро прийти.

В ожидании Цветкова сижу в комнате секретаря, присяжного поверенного Смирнова.

- Я каждый день регулярно веду запись своих впечатлений, зарисовываю в своей тетрадке типы приходящих на свидание к комиссару солдатских представителей...

"Значит, и меня зарисует", - подумал я.

- И что же, интересно?

- Чрезвычайно интересно. Можно публику разделить на две основные категории. Первая - сочувствующие революции, преимущественно солдаты; редко попадет офицер военного времени. Люди этой категории приходят к комиссару с возмущением на существующие порядки, в частности на жестокий режим генерала Корнилова, и комиссар должен всячески успокаивать, уменьшая возможные эксцессы со стороны солдатской массы. Другая категория - офицеры, жалующиеся на солдатские организации. С этими людьми приходится комиссару говорить уже по-иному. Эти господа выходят от комиссара несколько облегченные в своих настроениях, но, конечно, неудовлетворенные.