Лидия Герман - Немка Страница 53

Чем больше я узнавала Сашу, тем более проникалась уважением к ней. Когда мы писали сочинение на тему «Война и мир» Л. Толстого, я сравнивала Марию Болконскую — сестру Андрея Болконского, с моей хозяйкой Александрой. Большого счастья я желала ей с мужем Василием.

Целую неделю я могла наслаждаться вкусным питательным обедом — благодаря роскошному подарку от матери Веры Песенко. Как мне посоветовала Саша, сало я разрезала на 8 кусочков, ежедневно разрезала один из них на совсем маленькие, поджаривала их на маленькой сковородке и заправляла суп, два раза еще с яйцом. От хлеба я в первый день отрезала довольно большой кусок, потом куски становились все меньше. Самым вкусным было вымакивать кусочком хлеба сковородку, в которой жарилось сало.

Моя школьная подруга Таня была единственной, с кем я подружилась. Странным образом, я не могу вспомнить ни одного другого ученика или ученицу этого класса. Просто невероятно. Оказывала Таня на меня такое большое влияние или давление? Она была всегда возле меня. На переменах я никогда не вступала в разговор с другими девочками. На школьных вечерах, которые я в эту зиму редко посещала, Таня хотела танцевать только со мной. Это не всегда удавалось, так как в танцах она была несколько тяжеловата, и мне хотелось лучше с мальчишками, прежде всего, с Павлом танцевать. Вдруг она решила, что я должна познакомиться с её матерью, и я пошла к ней домой. Потом она настояла, чтобы я с ней сфотографировалась. «Это исключено, Таня. У меня вообще нет денег, в колхозе не бывает денег». Но у Тани нашлись деньги, и мы сфотографировались. Дважды Таня ходила со мной на репетиции, потом Валентина Андреевна сказала, что она только мешает и что присутствие тех, кто не занят в спектакле, нежелательно.

На новогодний вечер я не осталась, и уже 29 декабря ушла домой в Кучук. Каждый вечер я ходила в клуб на репетиции. Вера Шевченко играла Марусю, подругу Наташи, с которой они проводили последнюю ночь в тюрьме перед казнью. Маня играла старую даму, зав. клубом — главную мужскую роль — не сравнится с Павлом, но сошло. Были ещё другие исполнители. Суфлёршей была Галина Шкурко. В небольшом хоре пели все участники. Завклубом Владимир Швед посоветовал мне иметь про запас ещё что-нибудь индивидуальное, например, рассказ или отрывок из какого-нибудь романа, из того, что я раньше уже представляла. Мне это казалось излишеством, но всё же взяла на заметку.

31 декабря 1946 года мы сыграли свадьбу Эллы и Лео Кельблера. 28 декабря они расписались в сельсовете, а вечером того же дня их «обвенчала» die Lisbeth-Mutter — бабушка Лиза. К свадьбе сварили красную свеклу, и отвар разливался как вино. Была всего одна рюмка, жених наливал и всем подавал выпить, большинство причмокивали при этом языком, будто это было лучшее вино. Все поздравляли молодожёнов и произносили наилучшие пожелания. Что-то было приготовлено на свадебный ужин (не помню что), затем снова отвар свеклы вместо вина, и моя сестра Мария запела песню, красивую немецкую песню, и все взрослые подхватили. Я и раньше восторгалась голосами моих двух сестёр, особенно Марии. Высоким или низким голосом, она всегда пела красиво. Из немецких песен, которые пелись и в Мариентале, у меня только одна осталась в памяти: «Schön ist die Jugend, sie kommt nicht mehr» (хороша молодость, но она невозвратима). Под одну из распеваемых песен тётя Нюра подхватила мою мать и пошли танцевать. Мария меня подняла, потом танцевали все, мать жениха и его две сестры, моя тётя Берта (теперь Вера), Евгения. И польку отплясывали под «Хопп-сасса» с воодушевлением. И дети танцевали со всеми вместе.

Так образовалась семья Кельблеров. Тоня и Иза остались Шнайдер, но со временем стали называть своего отчима Лео (Лёню) папой, потому как их родной отец не остался в их памяти, и Лео совсем непринуждённо, по-отечески относился к детям.

3 января в Кучукской школе проводился новогодний утренник для 1–4 классов. Близнецы умоляли меня сшить для них карнавальные костюмы, они не отходили от меня, пока я не согласилась. Совсем недавно мне сшили новое платье из ткани, которая ещё в Мариентале предназначалась для пошива наматрасника или мешков, и сейчас была крайняя нужда в мешках (для урожая картофеля, для сборки на топливо хвороста, лепёшек коровьего помёта и т. д.). Поскольку у меня была только одна юбка, меня спросили, буду ли я носить платье из этой тёмно-синей грубоватой ткани. «Буду», — сказала я, даже не посмотрев ткань. Платье было сшито по одной из моделей Эллиного журнала мод и получилось довольно красивым, только при стирке даже в холодной воде или в холодном щёлоке вода окрашивалась в чёрно-синий цвет, и со временем платье стало серого цвета. Тогда же оно было новое, пошито с застёжкой впереди сверху донизу, с расклёшенной юбкой и узкой талией. Зародилась идея изготовить из него для Тони черкесский маскарадный костюм. Смастерила и пришила патронташи впереди ниже талии, и поменьше — на обеих сторонах груди. Платье уменьшила только живульками. Лео выстрогал из дерева неплохую саблю, а вот кто и где раздобыл головной убор в виде папахи — не помню. Теперь предстояло мне Тоню научить танцевать «лезгинку». Для Изы я сделала костюм бабочки. Каркас из проволоки обшила чем-то светлым, наклеила вырезанные из журнала мод цветные кружочки, на ноги — Эллины белые чулки. Удивительно, но получилось всё хорошо. У моих подруг Веры и Мани я кое-что узнала о танце лезгинка и что черкесы танцуют его с ножом в зубах.

И вот вокруг новогодней ёлки под мелодию песни:

На заборе птичка сиделаи такую песенку пела,«Купи мне, мама, ботинки,я станцую танец лезгинка»,

исполненную школьным учителем на баяне, Тоня лихо отплясывала этот танец, держа в зубах вынутую из ножен деревянную саблю, при этом она периодически выкрикивала: «Асса-асса!» — и вынимала саблю изо рта. Иза в костюме бабочки порхала изящно на носочках под музыку вальса, кружась, пригибаясь и словно взлетая опять…

Ими восхищались, им хлопали в ладоши, и их глаза сияли от счастья.

Через четыре дня состоялось колхозное собрание, и все знали, что будет большой концерт, в котором участвует Лида-немка.

После собрания небольшой перерыв. Начали мы с выступления хора, затем комедия «Дусина ошибка». Публика смеялась так, что я боялась, что они при последующей драме «Юность отцов» все будут дальше смеяться. Зал нашего клуба был переполнен. Совсем маленький перерыв — и занавес открылся. Тишина. Во время второй картины только всхлипывания были слышны. Ещё картины — и бурные аплодисменты. Мы уже два часа были на сцене. Завклубом Владимир Швед вышел к публике: «Спасибо за внимание». Раздался шум. Выкрики: «Мало!», «Ещё!», даже «Бис!».