Лидия Герман - Немка Страница 52

К Новому году опять был объявлен костюмированный бал, но я отказалась принимать участие. Зато я пообещала принять активнейшее участие в подготовке большого представления к годовому отчётно-выборному собранию колхоза в Кучуке. В мой последний в старом году приезд собрались все в колхозном клубе, чтобы составить большую программу. Я предложила взять «Юность отцов» в сокращенном варианте, кроме того была предложена маленькая комедия «Дусина ошибка», что исполнялась только двумя участниками: фронтовая парикмахерша в большой спешке стрижет и бреет заросшего щетиной фронтовика, не зная при этом, что он знаменитый лётчик-истребитель, герой Советского Союза, которого она давно мечтает увидеть, а сегодня он приедет на встречу с населением в местном клубе. Вот она и спешит.

Я предложила Мане сыграть эту роль, но утвердили меня. В программе должно быть несколько песен. Все согласились на песни, которые с наибольшим успехом исполнял наш школьный хор под руководством Клементия Варфоломеевича Роора. Мы же будем их исполнять в сопровождении гармошки или баяна Василия Красника. Программа была составлена примерно на два часа по времени. Когда я пришли домой, сестра Элла меня ошеломила потрясающей новостью — по всей вероятности, она будет выходить замуж. «Нет!» — вырвалось у меня. Она взяла меня за руку. «Лида, он недавно пришел из трудармии, его жена давно живёт с другим, детей нет. Он хочет, чтобы только я была его женой, хотя он на 6 лет моложе меня. Так тяжело жить семье без мужской помощи. Прошло уже полтора года после окончания войны, и ничего не улучшилось для нас. Кто знает, что нам еще предстоит, сколько трудностей предстоит еще преодолеть. Тебе еще полтора года учиться, потом дети». — «Я брошу школу», — перебила я её. «Это ничего не даст, это…» — «А как ты его находишь, любишь ты его?» — «Ах Лида. Мужа своего, Адольфа, я любила, но дело ведь не в любви. По-моему, он хороший человек. Трудовой человек, конечно, не белоручка… Можно же привыкнуть. Ты знаешь его мать, Линду, она, правда, ему мачеха, но она хорошо о нём говорит и тоже хотела бы, чтоб он на мне женился. А Адольф мой уже никогда не вернется». Элла заплакала. Как мне её успокоить? Ей 35. В мои 17 лет я не могла сестру представить с другим мужчиной. Было это эгоистично? Может быть. И всё же, мне было её жаль. Мы обнялись.

«Хорошо, Элла, ты сама должна знать, что лучше». И сама едва сдержалась, чтоб не зареветь.

А куда нам теперь с мамой? Бикбулатов дом у нас отобрали. Муж Эллы будет, конечно, у нас жить. А моя мать этим нисколько не озабочена. Ну да. Он же сын Линды, а она лучшая подруга моей матери. Они здесь уже, в Кучуке, познакомились и так сдружились, как будто всегда были знакомы. Обе маленького роста, похожей комплекции, они смотрелись как сёстры. Теперь Линда видела возможность породниться с нами, и моя мать активно содействовала сводничеству своей дочери с сыном Линды.

Собиралась я в дорогу в Родино в подавленном настроении. Очень мало что нашлось взять с собой из еды, котомка была почти пустая.

Что, собственно, произошло? Элла выйдет замуж, возможно, будет счастлива с этим человеком, а мне не хотелось быть им в тягость. Что мне делать? Так, углубившись в мысли, я шла, когда вдруг увидела девочку, бежавшую прямо на меня. Она кричала: «Лида, подожди же!» Совершенно незнакомая мне девочка, лет 12–13, в новой чистой деревенской одежде, с несколько грубыми чертами лица, запыхавшись, стояла передо мной со свёртком в руках. «Это для тебя от моей матери», — сказала она, протягивая свёрток. «Что значит для меня? Кто ты такая и кто твоя мать?» Я стала заикаться от неожиданности, при этом я резко отвела руки назад. «Моя мать говорит, что ты такая хорошая, что ты в школу ходишь, и она говорит, что у вас — немцев — нечего даже покушать. Меня зовут Вера Песенко. Возьми это, — сказала Вера повелительным тоном, — а то мать меня отлупит…» — «Откуда твоя мать знает меня?» — «Моя мать знает всех на селе. Я тебя тоже знаю. Мы тебя часто видим, когда ты идешь в Родино или домой приходишь. Когда окна замёрзшие, я продуваю себе пятно…» Она силой потянула одну мою руку, сунула свёрток под мышку и убежала. О Боже, что я, нищая? Было стыдно, но отказаться я не смогла…

Когда я вышла за село, то открыла свёрток. Полбуханки настоящего душистого хлеба, два яйца, завёрнутые по-отдельности, и кусок толстого сала. Не раздумывая, куснула я хлеб — один раз, потом еще… Сало просто таяло на языке, из благоразумия я тоже куснула только два раза. Само собой разумеется, я была благодарна за такое великодушное подаяние. Может, мне следует вернуться домой и оставить нашей семье… хотя бы половину. Тогда я не дойду до Родино при дневном свете…

По дороге я гадала, почему у этих людей есть хлеб и сало, а у нас нет? И у Мани Цапко есть хлеб, даже у Розы иногда бывает, не говоря уже о Нюре — у неё всё есть. Ответа не находила и успокаивалась тем, что, слава Богу, корова у нас есть, и я могу в школу ходить и на сцене играть. И что есть добрые люди. А что Элла замуж выходит, за это не надо обижаться, может, он хороший человек… Если бы я только моей маме могла дать кусок хлеба и одно яйцо.

До своего дома я уже дошла в сумерках. В окнах нет света, хотя оба были дома. Они беседовали между собой в полумраке. Я уже имела возможность наблюдать за ними во время таких бесед и находила их очень приятными. Они шутили, смеялись, иногда спорили, причем Саша старалась дело доводить до полного согласия. Саша была очень счастлива, и я радовалась этому.

И всё-таки, я ему не вполне доверяла, питала к нему явную антипатию. Часто казался он мне неискренним в отношении к Саше. И он считал себя выше, чем она. Иногда я ругала себя за то, что я, наверно, ничего не соображаю в людских характерах, в любовных отношениях. Мысленно просила у Саши прощения за свою неприязнь к её любимому человеку. И опять же, приходил на ум Павел. Неужели есть люди, хотя бы один человек, который таким же видел Павла, как я Сашиного мужа? Нет, такого быть не может, в этом я была уверена. И теперь уверена.

Он работал каким-то инструктором в райкоме партии, хорошо выглядел, всегда ухожен, аккуратен. Он был интеллигент. Но мне было тревожно за Сашу. Она любила и обожествляла его.

Чем больше я узнавала Сашу, тем более проникалась уважением к ней. Когда мы писали сочинение на тему «Война и мир» Л. Толстого, я сравнивала Марию Болконскую — сестру Андрея Болконского, с моей хозяйкой Александрой. Большого счастья я желала ей с мужем Василием.

Целую неделю я могла наслаждаться вкусным питательным обедом — благодаря роскошному подарку от матери Веры Песенко. Как мне посоветовала Саша, сало я разрезала на 8 кусочков, ежедневно разрезала один из них на совсем маленькие, поджаривала их на маленькой сковородке и заправляла суп, два раза еще с яйцом. От хлеба я в первый день отрезала довольно большой кусок, потом куски становились все меньше. Самым вкусным было вымакивать кусочком хлеба сковородку, в которой жарилось сало.