Александр Рыбасов - И.А. Гончаров Страница 53

Наконец Гончаров «расквитался с морем» и отправился на родину «сухим путем» через Сибирь. «Истинное путешествие в старинном трудном смысле слова, подвиг, — писал он Майковым, — только с этого времени и начался».

Тогда путешествие по Сибири было сопряжено не только с большими трудностями, но зачастую и с настоящими опасностями. По описанию Гончарова, это был «глухой край, требующий энергии, силы воли, железного характера, вечной бодрости, крепости, свежести лет и здоровья».

Однако Гончарову в пути пришлось воевать не столько с волками и медведями, сколько с… ямщиками. Со станции Жеребинская Иркутской области он писал якутскому губернатору: «…Там господствует совершенная анархия, на которую я грозил пожаловаться государю-императору, потом генерал-губернатору, наконец, самому исправнику. Только последняя угроза и расшевелила ямщиков. Но окончательно подействовали на них волостные старшины, через посредство которых я только и мог получить лошадей…»

Путешествуя по Сибири, Гончаров вел дневник; используя каждую удобную минуту, он заносил мелким, неразборчивым почерком в «памятную дорожную книжку» свои впечатления. Писал всюду: и в «пустой юрте» и «на стоянках в лесу».

Гончаров с глубоким волнением переживал возвращение на родину. «Слава богу, — восклицал он, — все стало походить на Россию!»

Он с радостью замечал, что Сибирь постепенно «населяется, оживляется и гуманизируется». Упорный труд людей по освоению нетронутых земель, разработке природных богатств громадного края Гончаров считал настоящим подвигом. Предприимчивого переселенца-крестьянина Сорокина он называет «маленьким титаном».

Успехи сибирских крестьян в развитии земледелия и скотоводства, по мнению Гончарова, объяснялись тем, что в Сибири не было крепостного права. Но зато, отмечал он, Сибирь «вкусила чиновничьего — чуть не горшего ига».

В сибиряках писатель увидел свой, особый отпечаток: они отличались «свободным взглядом на мир божий» и независимым характером, — «без всякой печати крепостного права».

Суровая зима застала Гончарова в пути. 25 декабря он прибыл в Иркутск с сильно обмороженным лицом и распухшими ногами. В течение вынужденной, двухмесячной остановки в Иркутске он побывал у всех декабристов: у Волконских, Трубецких, Якушкина и других, которые жили вне города в жалких избах. Волконский наделил Гончарова письмами в Москву и Петербург, потому что письма от декабристов вскрывались на почте в Казани. Писатель выполнил его просьбу — письма были доставлены указанным лицам. Об этой своей встрече с декабристами Гончаров рассказал не в «Фрегате «Паллада», а почти тридцать лет спустя, — в очерке «По Восточной Сибири». Раньше этого сделать было нельзя по цензурным условиям.

Проезжая по Сибири, Гончаров был преисполнен чувства законной гордости за бесстрашных русских путешественников и землепроходцев, которые «подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенищ своих сапог, дрались с зверями, со стихиями — все это герои, которых мы знаем наизусть и будет знать потомство…»

Сбылись слова писателя. Потомство знает и славит отважных землепроходцев и моряков, совершивших эти подвиги. Много, очень много говорит сердцу советских людей «Фрегат «Паллада» Гончарова.

Путешествуя вокруг света, Гончаров сумел взглянуть на все глазами русского человека и зоркого художника. «Фрегат «Паллада» — это в высшей степени оригинальное, самобытное, во всем глубоко национальное русское явление. В «Фрегате «Паллада» нет и следа какого-либо подражания произведениям подобного жанра в зарубежной литературе. Создать такое произведение мог только русский писатель-реалист, писатель-патриот. По своей прогрессивной направленности, широте и реалистичности изображения действительности, жизни и быта разных народов, природы очерки Гончарова не имеют равных не только в русской, но и во всей мировой литературе.

Ошибались те, кто пытался рассматривать «Фрегат «Палладу» как научное описание. Гончаров отнюдь не претендовал на это. Выдающийся русский критик Д. И. Писарев справедливо указывал, что на «Фрегат «Палладу» Гончарова «должно смотреть не как на путешествие, но как на чисто художественное произведение», что в его очерках «мало научных данных, в них нет новых исследований, нет даже подробного описания земель и городов, которые видел Гончаров; вместо всего этого читатель находит ряд картин, набросанных смелою кистью, поражающих своей свежестью, законченностью и оригинальностью».[116]

К рассказу о своем путешествии Гончаров подходил как художник. Из всей массы впечатлений и наблюдений он отбирал самое важное, характерное, в образах и картинах воспроизводил реальную, а не вымышленную жизнь.

Реализм Гончарова проявился в описаниях не только жизни и быта народов разных стран, но и природы. Даже когда голос художника начинает звучать патетически, в его картинах нет и следа искусственности, умышленного украшательства, риторики. Вот художник рисует угасающее солнце, наступление ночи: «Фиолетовая пелена покрыла небо и смешалась с пурпуром; прошло еще мгновенье, и сквозь нее проступает темнозеленый, яшмовый оттенок: он в свою очередь овладел небом… Наступает, за знойным днем, душно-сладкая, долгая ночь, с мерцанием в небесах, с огненным потоком под ногами, с трепетом ночи в воздухе. Боже мой! Даром пропадают здесь эти ночи: ни серенад, ни вздохов, ни шопота любви, ни пенья соловья! Только фрегат напряженно движется, и изредка простонет да хлопнет обессиленный парус, или под кормой плеснет волна — и опять все торжественно и прекрасно-тихо!»

Писатель не сразу нашел нужную форму для своего произведения. Уже в начале путешествия он ставил перед собой вопрос, каким должен быть жанр его очерков. В мировой и русской очерковой литературе существовали известные традиции, в частности стерновская традиция «сентиментальных путешествий», оказавшая свое влияние на Карамзина. До Гончарова очерки путешествия писались В. П. Боткиным, П. В. Анненковым и другими. Гончаров сначала полагал, что только их «тонкое перо» может передать все им увиденное. Но как самобытный художник пушкинско-гоголевской школы он выработал, создал новую, свою «поэтику» описания путешествия.

Очерки Гончарова по содержанию, стилю и языку свидетельствовали о полном преодолении писателем субъективной сентиментальной манеры «Писем русского путешественника» Карамзина и ложноромантической очерковой традиции Марлинского. Гончаровские очерки продолжили и утвердили реалистические тенденции «Путешествия в Арзрум» Пушкина. В своих «Письмах» Карамзин стремился более всего запечатлеть «чувствования путешественника». Карамзинский герой чувствителен, восторжен, падок на возвышенную риторическую фразу, патетические восклицания. Его взгляд во всем ищет только необычайное. А вот как писал Марлинский: «Багряные облака, точно огненные думы, толпятся вокруг чела твоего, неприступный утес св. Елены… Экватор опирается на твои рамены, сизые волны океана, как столетия, расшибаются о твои стопы, и сердце твое — гроб Наполеона, заклейменный таинственным иероглифом рока». Поистине «океан фразерства», скажем словами Белинского…