ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ Страница 53

И он был первым директором музея в условном, конечно, понимании слова «директор», поскольку он был один: и собиратель, и ответственный за музей. Как и всякий заядлый коллекционер, он был скуп и принципиален, не любил что-либо отдавать из музея любителям поживиться красивыми экспонатами, даже если это были высокие начальники. И когда однажды главный геолог экспедиции Юркевич снял с витрины и отдал заезжему чиновнику из Москвы один интересный образец, Иосиф плюнул, хлопнул дверью, и в музей больше не заходил никогда. Хотя коллекции образцов для научных исследований накапливал методически, не жалея времени и труда на маркировку образцов, их описание, на подготовку шлифов и полировок.

«Человек с рюкзаком» — такое прозвище было у него и в Нюрбе, и в Мирном, где он позднее работал в Ботуобинской экспедиции. Старый, выцветший, но очень аккуратно подшитый рюкзак всегда был у него за плечами, шел ли он на работу, в магазин или просто в гости к знакомым. Казалось, рюкзак —неотъемлемая часть его верхней одежды.

Иосиф Петрович был ярко выраженный индивидуалист в хорошем понимании этого слова. Он любил временами заходить поболтать к знакомым, иногда появлялся в шумных компаниях, но всегда был как бы независим от других людей. Появлялся в обществе и уходил на работу или домой, когда считал нужным. К себе в семиметровку, в которой он обитал в Нюрбе, приглашать посторонних не любил. Сторонился он также выпивох и болтунов, поскольку сам спиртного не употреблял и не тратил времени на пустопорожние разговоры. Прийти к нему домой без риска «получить от ворот поворот» можно было лишь с целью послушать музыку. Классическую музыку. У него были проигрыватель и приличный набор пластинок с записями Чайковского, Баха, Вагнера и других известных композиторов. Пожалуй, из амакинских геологов он единственный, кто увлекался серьезной музыкой. Слушать её он предпочитал в одиночестве, не отвлекаясь от очередной своей научной работы. Но и привечал тех людей, которые серьезной музыкой интересовались.

В еде Иосиф Петрович был неприхотлив: питался почти исключительно кашами. Главным образом овсянкой. Даже в Москве, приглашая гостей к себе домой, он угощал их овсяной кашей. Мяса он не готовил и дома не ел, хотя в полном смысле вегетарианцем не был. В гостях он мог уважить хозяев и съесть котлетку или пирожок с мясом.

Спиртного не пил никогда. Даже если в компании его уговаривали выпить красивые женщины. Ходили, правда, слухи, что когда- то, где-то одна настойчивая дама, которой он симпатизировал, уговорила его выпить бокал шампанского. Но и то он разбавил его наполовину водой. Впрочем, история эта могла быть и выдуманной. Даже на заседаниях общества холостяков, которое существовало в Нюрбе и которое он охотно посещал, к спиртному Иосиф не притрагивался.

Многие считали его скупым, поскольку Иосиф Петрович не любил давать деньги взаймы. Особенно, если просили его по мелочам выпивохи. Но хорошим знакомым, когда требовалось им помочь, он мог одолжить и крупную сумму. Деньги у него всегда водились. Он не любил их тратить и хранил на сберкнижке. В чем и жестоко поплатился, поверив государству, на заре перестройки.

Скупость — не совсем то слово, которое можно было приложить к Иосифу Петровичу. Скорее его можно было назвать расчётливым. Зарплату свою он раскладывал в записной книжке по полочкам, на что и сколько потратить: на еду, одежду, на хозяйственные принадлежности, на подарки женщинам. Была у него в перечне намечаемых расходов и графа «для друзей». И если там было записано — купить бутылку вина, скажем, для компании холостяков или ко дню рождения кого-либо из приятелей, то бутылка к означенному сроку неукоснительно появлялась. Такая расчётливость в тратах вовсе не обязательно признак скупости: просто у человека такая натура, такая прихоть.

Иосиф Петрович долго оставался в холостяках. Не потому, что был женоненавистником (скорее наоборот), а просто такая, видимо, была у него судьба. В свою личную жизнь он не допускал никого, поэтому даже друзья не знали, почему у него не складываются отношения с женщинами. И где-то уже на пятидесятом году жизни он решил покончить с одиночеством, присмотрел в Айхале среди геологинь одинокую симпатичную женщину и увёз ее в Москву. Казалось бы, началась нормальная семейная жизнь. Но недолго она продолжалась. Зоя (так звали его жену) неожиданно заболела и скоропостижно умерла. Иосиф Петрович опять остался один. Так было, видимо, написано у него на роду.

Несмотря на, казалось бы, здоровый образ жизни, Иосиф Петрович никогда не отличался крепким здоровьем. Он постоянно прибаливал и нуждался в помощи врачей. Возможно, поэтому он не любил полевой геологической работы и органически не переносил переездов на вертолетах или самолетах. Стихией его была научная работа за микроскопом, за бинокуляром, в геологических фондах и библиотеках. Для такой работы лучше всего приспособлена Москва, куда он со временем и перевёлся. Тем более, что сам москвич. Но и московские врачи не смогли притормозить его прогрессирующую болезнь, которая и привела его к преждевременной смерти.

Немного уже осталось в живых людей, которые его помнят. Но кто помнит, всегда помянет его добрым словом. Пухом ему земля!

ОБОГАТИТЕЛЬ ЛЕЙТЕС

Один из основоположников обогатительного дела на фабриках объединения «Якуталмаз» Анатолий Борисович Лейтес приехал в Якутию летом 1957 года. После окончания Московского горного института по специальности «обогащение полезных ископаемых» он получил направление в Амакинскую экспедицию ПГО «Якутскгеология», подавшую, вероятно, заявку в министерство на выпускников этого профиля. Специалисты-обогатители нужны были экспедиционной физической лаборатории, занимавшейся вопросами обогащения алмазного сырья и извлечения алмазов. Лабораторию возглавляли Леонид Митрофанович Красов и Вадим Викторович Финне, видные специалисты в области люминесцентной сепарации.

В Горном институте Толя Лейтес получил, по его словам, основательную профессиональную подготовку. Когда по приезде в Якутию он включился в работу по специальности, то с благодарностью вспоминал о своих преподавателях, вложивших в него основы обогатительной техники и принципы её технологических расчётов. В будущей работе по обогащению алмазной руды это определило круг его профессиональных интересов. Он с одинаковым увлечением создавал или реконструировал мельницы, дробилки, отсадочные машины.

Первое время в физической лаборатории Толя Лейтес занимался сухой отсадкой. И одновременно, не имея под рукой справочной литературы, разработал проект оригинальной шаровой мельницы и центробежного обеспыливателя, не имевшего до этого аналогов в обогащении определенных типов руд (глинистые пески после дезинтеграции в мельницах необходимо обеспыливать, отделяя от зернистой массы мелочь крупностью менее 0,5 миллиметров). Позднее, будучи уже признанным авторитетом среди обогатителей-алмазников, он с признательностью вспоминал своих помощников по работе в Амакинке. Он говорил, что, не имея навыков слесарных и сборочных работ, при конструировании мельниц иногда ошибался, закладывая нерациональные технические решения. На слесарей и станочников, делавших ему замечания, он не обижался, а стремился овладеть их мастерством. Этих ребят он считал своими учителями. Позднее, знакомясь с изготовлением обогатительной аппаратуры на Сызранском гидротурбинном заводе и на Уралмаше, он продолжал накапливать опыт изготовления станочного оборудования. Но Нюрбинский опыт в небольшом конструкторском бюро экспедиции он считал самым главным в своей жизни.