Тони Клифф - Сталин. Красный «царь» (сборник) Страница 54

Хуже обстоит дело с сельским хозяйством. В Москве нередко повторяют, что так как доход от промышленности уже превысил доход от сельского хозяйства, то СССР, тем самым, из аграрно-индустриальной страны стал индустриально-аграрной. На самом деле новое соотношение доходов определяется не столько ростом промышленности, как ни значителен он сам по себе, сколько чрезвычайно низким уровнем земледелия. Чрезвычайная уступчивость, проявлявшаяся в течение ряда лет советской дипломатией по отношению к Японии, вызвана была, в числе других причин, острыми продовольственными затруднениями. Последние три года принесли, однако, значительное облегчение и позволили, в частности, создать серьезные военно-продовольственные базы на Дальнем Востоке.

Самым уязвимым пунктом армии, как это ни парадоксально, является лошадь. В разгуле сплошной коллективизации погибло около 55% конского поголовья. Между тем, несмотря на моторизацию, нынешней армии нужна, как и во времена Наполеона, одна лошадь на трех солдат. За последний год произошел, однако, благоприятный перелом и в этом отношении: число лошадей в стране снова начало расти. Во всяком случае, если б война разразилась даже в ближайшие месяцы, государство со 170-миллионным населением всегда будет иметь возможность произвести мобилизацию необходимых для фронта продовольственных ресурсов и лошадей, разумеется, в ущерб остальному населению. Но народные массы всех стран в случае войны не могут вообще надеяться ни на что, кроме как на голод, отравленные газы и эпидемии.

Великая французская революция создала свою армию путем амальгамы новых формирований с королевскими линейными батальонами. Октябрьская революция упразднила царскую армию целиком и без остатка. Красная Армия строилась заново, с первых кирпичей. Ровесница советскому режиму, она разделила в большом и малом его судьбу. Своим неизмеримым перевесом над царской армией она целиком обязана великому социальному перевороту. Она не осталась, однако, в стороне от процессов перерождения советского режима; наоборот, в ней они нашли наиболее законченное выражение. Прежде чем попытаться определить возможную роль Красной Армии в будущем военном катаклизме, необходимо остановиться на эволюции ее руководящих идей, как и ее структуры.

Декрет Совета народных комиссаров от 12 января 1918 г., полагая начало регулярным вооруженным силам, следующими словами определил их назначение: «С переходом власти к трудящимся и эксплуатируемым классам возникла необходимость создания новой армии, которая явится оплотом советской власти… и послужит поддержкой для грядущей социалистической революции в Европе». Повторяя в день Первого мая «социалистическую клятву», которая пока еще удержалась с 1918 г., молодые красноармейцы обязуются «пред лицом трудящихся классов России и всего мира» в борьбе «за дело социализма и братства народов – не щадить ни своих сил, ни самой жизни». Когда Сталин именует ныне международный характер революции «комическим недоразумением» и «чепухой», он обнаруживает, помимо всего прочего, недостаточное уважение к основным декретам советской власти, не отмененным еще и до сего дня.

Армия, естественно, питалась теми же идеями, что партия и государство. Законодательство, публицистика, устная агитация одинаково вдохновлялись международной революцией как практической задачей. В рамках военного ведомства программа революционного интернационализма принимала нередко утрированный характер. Покойный С. Гусев, одно время начальник Политического управления армии, впоследствии ближайший союзник Сталина, писал в 1921 г. в официальном военном журнале: «мы готовим классовую армию пролетариата… не только к обороне против буржуазно-помещичьей контрреволюции, но и к революционным войнам (и оборонительным, и наступательным) против империалистских держав», причем Гусев ставил в прямую вину тогдашнему главе военного ведомства недостаточную подготовку Красной Армии к ее международным задачам. Автор этих строк печатно разъяснял Гусеву, что внешняя военная сила призвана выполнить в революционном процессе не основную, а вспомогательную роль: лишь при наличии благоприятных условий она способна ускорить развязку и облегчить победу. «Военное вмешательство – как щипцы акушера: примененное вовремя, оно способно облегчить родовые муки; пущенное в ход преждевременно, оно может дать лишь выкидыш» (5 декабря 1921 г.). Мы не можем, к сожалению, с необходимой полнотой излагать здесь историю этой немаловажной проблемы. Отметим, однако, что нынешний маршал Тухачевский обращался в 1921 г. к Коммунистическому Интернационалу с письменным предложением создать при его президиуме «международный генеральный штаб»: интересное письмо это тогда же опубликовано было Тухачевским в сборнике его статей под выразительным заглавием: «Война классов». Талантливый, но склонный к излишней стремительности полководец должен был узнать из печатного разъяснения, что «международный генеральный штаб мог бы возникнуть только на основе национальных штабов нескольких пролетарских государств; пока этого нет, международный штаб неизбежно превратился бы в карикатуру». Если не сам Сталин, который вообще избегал занимать определенную позицию по принципиальным вопросам, особенно новым, то многие из его будущих ближайших соратников стояли в те годы «влево» от руководства партии и армии. В их взглядах было немало наивных преувеличений, или, если угодно, «комических недоразумений»: возможен ли, однако, без этого великий переворот? Против левой «карикатуры» на интернационализм мы вели борьбу задолго до того, как пришлось повернуть оружие против не менее карикатурной теории «социализма в отдельной стране».

Вопреки установившимся позже ретроспективным представлениям, идейная жизнь большевизма как раз в наиболее тяжкий период гражданской войны била ключом. Во всех ярусах партии и государственного аппарата, в том числе и армии, шла широкая дискуссия по всем, особенно же по военным вопросам; политика руководства подвергалась свободной, нередко ожесточенной критике. По поводу некоторых излишеств военной цензуры тогдашний глава военного ведомства писал в руководящем военном журнале: «Охотно признаю, что цензура наделала бездну промахов, и считаю весьма необходимым указать этой почтенной особе более скромное место. Цензура должна охранять военную тайну… а до всего остального цензуре дела нет» (23 февраля 1919 г.).

Вопрос об интернациональном генеральном штабе был только небольшим эпизодом идейной борьбы, которая, удерживаясь в рамках дисциплины действия, привела даже к образованию чего-то вроде оппозиционной фракции внутри армии, по крайней мере, в ее верхнем слое. Школа «пролетарской военной доктрины», к которой принадлежали или примыкали Фрунзе, Тухачевский, Гусев, Ворошилов и др., исходила из априорного убеждения, что не только по своим политическим целям, но и по своей структуре, стратегии и тактике Красная Армия не может иметь ничего общего с национальными армиями капиталистических стран. Новый господствующий класс должен иметь во всех отношениях отличную военную систему. Оставалось ее только создать. В течение гражданской войны дело ограничивалось, впрочем, главным образом принципиальными протестами против привлечения на службу «генералов», т. е. бывших офицеров царской армии, и фрондой против высшего командования, боровшегося с местными импровизациями и частыми нарушениями дисциплины. Крайние провозвестники нового слоя пытались во имя стратегических принципов «маневренности» и «наступательности», возведенных в абсолюты, отвергать даже централизованную организацию армии как стеснительную для революционной инициативы на будущих международных полях сражений. По существу это была попытка возвести партизанские методы первого периода гражданской войны в постоянную и универсальную систему. Некоторые из революционных полководцев тем охотнее выступали за новую доктрину, что не хотели изучать старой. Главным очагом этих настроений был Царицын (ныне Сталинград), где начали свою военную работу Буденный, Ворошилов, а позже Сталин.