Родерик Грэм - Мария Стюарт Страница 55

13 февраля 1563 года Мария допоздна занималась делами с Мореем и Летингтоном, а ее слуги и стражники в это время, как обычно, проверяли все шкафы и закоулки в ее спальне.

К своему невероятному изумлению, под кроватью они обнаружили спрятавшегося Шателяра; его немедленно схватили и вытащили оттуда. По некоторым сообщениям, он был в сапогах со шпорами, что кажется невероятным, но все были единодушны в том, что в руке он сжимал шпагу, так что цель его осталась неясной. У Шателяра не было сообщников или ждавших наготове лошадей, так что если его костюм для верховой езды подразумевал намерение похитить королеву, то вряд ли он мог осуществить подобную затею. Если его целью было соблазнение, непонятно, почему он был полностью одет и вооружен, хотя, возможно, он собирался изнасиловать Марию, угрожая ей шпагой. Самым вероятным объяснением кажется то, что он, как ранее Арран, лишился рассудка и счел, что его с радостью примут в королевской постели.

После обсуждения того, как именно Шателяр проник в покои королевы — где же были алебардщики? — новость скрыли от Марии до утра. Она приказала Шателяру удалиться от двора. Но, несмотря на запрет, на следующую ночь — праздник святого Валентина — Шателяр опять проник в королевские покои и бросился к полураздетой Марии, собиравшейся ложиться спать. При королеве были только две дамы. Шателяр умолял простить его и приводил смешное оправдание: он-де «плохо соображал от недостатка сна», а спальня Марии была «ближайшим убежищем». Результатом стало не прощение, а истерика; вполне объяснимые крики немедленно привели в комнату графа Морея. Мария умоляла его:

— Если вы любите меня, убейте Шателяра и не позволяйте ему произнести ни слова!

Морей, хотя и со шпагой в руке, колебался.

— Мадам, я умоляю вашу милость позволить мне не проливать кровь этого человека. Раньше ваша милость обращалась с ним с фамильярностью, оскорбившей всю вашу знать, и если теперь его тайно убьют по вашему приказу, что подумает об этом свет? Я немедленно отдам его в руки правосудия, и пусть он получит все, что причитается ему по закону, — ответил он.

Мария продолжала:

— О, вы не позволите ему говорить?

— Мадам, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы спасти вашу честь.

Шателяра связали и увезли в Сент-Эндрюс; там его признали виновным в измене и восемь дней спустя, 22 февраля, отправили на плаху. Во время допросов он признался, что «пытался получить то, чего не мог добиться убеждением», а положив голову на плаху, прочитал «Гимн к смерти» Ронсара. Его последними словами были: «Прощай, самая прекрасная и самая жестокая принцесса в мире!»

Сплетники немедленно заработали с мстительным торжеством. Шателяра считали гугенотом, и венецианскому послу во Франции сказали, что ему платила сторонница новой религии мадам де Курсель, а его миссией было очернить имя Марии. Если это было правдой, почему же Мария хотела заставить его замолчать? Признание вероломного гугенота сработало бы на руку Гизам, а добыть его самыми жестокими средствами было бы нетрудно. Мария знала, что слишком часто позволяла Шателяру находиться в ее обществе, поэтому он неверно истолковал «фамильярность со слугой». Четырьмя месяцами раньше Мария была свидетельницей ужасной казни сэра Джона Гордона, признававшегося в любви к ней, а Арран все еще был прикован к полу в донжоне Эдинбургского замка, где тоже кричал о любви. Смерть еще одного доведенного до сумасшествия мужчины была выше сил Марии; она не хотела слышать его признаний, но поскольку он покушался на жизнь правительницы, она была обязана присутствовать при его казни. С тех пор и до свадьбы Марии в ее спальне спала Мэри Флеминг.

Страдания этих трех молодых людей говорят о красоте Марии гораздо больше, чем цветистые комплименты, произносимые французскими придворными и поэтами. Мария Стюарт явно была очень красива, и ее привлекательность и шарм выделяли ее из числа современниц. Диана де Пуатье, использовав свой шарм, добилась того, что ее восхваляли за божественную красоту. Это давало ей влияние и власть. Естественную красоту Марии Диана отточила, сделав ее почти роковой, но Мария так никогда и не сделала следующего шага, необходимого, чтобы использовать свою привлекательность как основу власти в мужском мире. По сути, она не имела интереса к политике и особых амбиций, ничего, кроме желания наслаждаться придворной жизнью. Ее обязанности как королевы состояли в том, чтобы обеспечить спокойствие и благополучие своих подданных, а также защитить королевство и расширить его пределы, однако у Марии не были сильного желания выполнять их. Тайный совет от ее имени занимался делами управления, ее наставляли Морей и Летингтон, и, если не учитывать нелепого случая, когда она ударила лицом в грязь во время дебатов с Ноксом, Марии удавалось избегать конфликтов. Летингтон, однако, назначил членом Тайного совета Рутвена, к большому неудовольствию Морея, обвинившего Рутвена в колдовстве; этому обвинению многие верили.

В апреле Мария вновь попыталась примириться с Ноксом. Она находилась в замке Лохливен, стоявшем в идиллическом месте: на острове посреди озера, в котором водился особый вид форели, отличающийся великолепным вкусом. Для Нокса приглашение королевы означало тридцатимильную поездку верхом, а затем путешествие на лодке, чтобы прибыть в замок к ужину. Нокса к столу не пригласили, вместо этого Мария просила его смягчить суровые меры против католиков, имея в виду несколько недавних арестов. Нокс, однако, напомнил ей, что искоренение католической веры подтверждено законом Шотландии, а без такого закона люди вполне могут вершить правосудие и сами. Королева тут же спросила: «Позволяете ли вы им взять закон в свои руки?» Нокс сказал, что истинная справедливость исходит от Бога и светская власть не имеет на нее монополии. Мария ответила ему тем, что удалилась ужинать. К тому времени уже стемнело, поэтому Нокс остался в замке на ночь. В половине шестого утра его позвали на новую встречу с Марией, которая охотилась с соколами на берегу озера. Участники встречи ехали верхом, и теперь Мария испытывала свое очарование на голодном и невыспавшемся клирике. Она сплетничала о своих дворянах и просила Нокса использовать его влияние, чтобы урегулировать семейные дрязги графа Аргайла[56]. Нокс обещал попытаться и поскакал в Эдинбург. Обе стороны так и остались при своем.

Испытываемое Марией чувство одиночества многократно усилилось, когда 15 марта ей сообщили о гибели герцога де Гиза. «Красота наших дам сильно пострадала. Сама королева сильно грустит, а ее дамы проливают потоки слез». В феврале дядя Марии пытался освободить осажденный армией гугенотов Орлеан, когда его застрелил наемный убийца-гугенот Жан де Польтро. Под пыткой Польтро обвинил Колиньи — впрочем, он обвинил бы любого человека, чье бы имя ему ни назвали, — и Гизы теперь жаждали мести. Смерть герцога и последовавшее за ней ослабление власти Гизов несколько облегчило положение Екатерины Медичи, которая теперь могла свободно вести переговоры, завершившиеся Амбуазским миром. Это соглашение допускало ограниченную свободу вероисповедания для гугенотов и давало обеим сторонам передышку.