Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 Страница 56

Во время захвата часовых случаются и неудачи. Ефим Головачев, 23-летний красноармеец, становится свидетелем такой неудачной попытки. Разведгруппа, в которой он участвует, напала с рассветом на немецкий опорный пункт, пресекая любые попытки немцев вырваться оттуда. Немцы отчаянно защищались и в плен не сдавались. Уцелел лишь один молодой солдат, получивший ранение, весь в изорванной одежде и перемазанный грязью. Судорожно держит он перед собой в руках карабин с пустой обоймой. Командир русской разведгруппы кричит: «Брать живым!» Но в этот момент один из малоопытных разведчиков проявляет чрезмерное усердие и бросает осколочную гранату в немецкий окоп. Немец получает еще одно ранение. Лицо его становится серым. В ярости смотрит он на Ефима, который валит его на землю. С какой целью: убить или наоборот укрыть от новых разрывов? Ефим сам этого не осознает. Он приседает на корточки, пожимает плечами и думает: «Если фриц сейчас не истечет кровью, то все равно потом умрет». Карабин немца он забирает с собой. Разведчики тащат немца на себе, сопровождаемые крепкой руганью своего командира.

Лейтенант в ярости грозит пистолетом лихому метателю гранаты и приказывает двум своим подчиненным взять его под стражу. Разведчики просматривают документы убитых немцев. Один из них перевязывает раненого. Тот стонет и ругается, когда его несут к позициям русских. Лейтенант следует за ним с пистолетом в руке, бросая угрюмый взгляд на своих подчиненных, и скрежещет зубами: «И для этого нужно было посылать целую разведгруппу!»

Рассветает. После отчаянной перестрелки немцы вновь занимают свой опорный пункт. Ефим стоит в русском окопе. Он смотрит на чудовищно изуродованный сапог немца, перемотанный ворохом бинтов, весь в крови и грязи. Подходит Григорий, посыльный из батальона, и внимательно смотрит, как и Ефим, на сапог. Григорий говорит: «Фриц уже умер». «Он что-нибудь успел сказать?» — спрашивает Ефим. «Да, — отвечает Григорий, понимающий немецкий язык. Он сказал: — Вы точно такие же сумасшедшие, как и мы. Вот что он сказал». Обоим сейчас не до смеха.

Ефим рассматривает карабин немца. Он вспоминает тунгуса, которого встретил в палатке на распределительном пункте. Тот рассказал ему об одном из местных племен, кочевавших между тайгой и тундрой. Там кочевники после смерти своего соплеменника разбивают его ружье, лыжи, сани и посуду, разрывают его одежду. Этим они хотят сказать, что сами по себе вещи без хозяина не имеют никакого смысла. Ефим смотрит на засохшие пятна крови на затворе и прикладе немецкого карабина. Он ударяет его о деревянный бруствер окопа и выбрасывает по частям в болото к проволочному заграждению.

Если кто-то полагает, что русские угомонились после столь кровопролитного наступления, тот не понял характера боев за Ленинград. Как это уже бывало и раньше, ситуация меняется кардинальным образом. Еще прежде чем стало ясно, что 54-й армии генерала Федюнинского не будет сопутствовать успех под Погостьем, она передислоцируется дальше в восточном направлении, к Волхову, откуда переходит в наступление. Когда немцам приходится там уже совсем туго, когда одна за другой объявляются тревоги, один не в меру дотошный офицер записывает в своем дневнике: «Слишком много требуют от нас в последнее время, говоря, что крайний срок исполнения — позавчера». Немцы еще пытаются парализовать русским подвоз предметов снабжения в погостинский мешок. Поступает запоздалое распоряжение: «Действовать по своему усмотрению». К тому времени под Киришами, на плацдарме, созданном по другую сторону Волхова, уже имеются большие потери. А с начала года в леса между Погостьем и Волховом просочилась уже почти целая дивизия «красных». Это сибиряки, которые настолько пренебрежительно относятся к противнику, что без всякого стеснения с шумом разбивают лагерь и совершенно открыто сосредотачиваются для новых атак.

В донесениях сообщается о сравнительно мягкой погоде: температура держится у отметки минус 25 градусов. Нет ничего удивительного в том, что позднее, когда все еще сохранялась температура минус 15 градусов, но на кристально чистом небе сияло солнце, солдаты выходили на свежий воздух с голым торсом и мечтали о лете. К тому времени они уже привыкли к температуре минус 50 градусов.

Когда генералу Федюнинскому не удается закрепить свой успех под Погостьем, как он это первоначально задумал, то он решает добиться этого на соседнем участке фронта. Он хочет таким образом взять немцев в клещи. Поэтому там завязываются точно такие же лесные бои, какими они были под Погостьем и у Любани. Вновь немцы вязнут в глубоком снегу и вновь, откуда ни возьмись, появляются подразделения сибирских лыжников, которые затем так же молниеносно исчезают. Русские танки творят, что хотят, в то время как у немцев их столь необходимые, но слишком громоздкие противотанковые пушки и полевые гаубицы проваливаются в снег по самые орудийные стволы, а небольшая группа истребителей танков не в состоянии пробиться сюда по сугробам со своими минами и магнитными подрывными зарядами. И снова танки P-III и P-IV, а также самоходные штурмовые орудия пасуют перед снежными валами, которые сами же и нагромождают прямо перед собой, в то время как Т-34 и КВ-1 спокойно преодолевают такие преграды. В таких условиях сибирские лыжники при поддержке девяти танков атакуют деревню Дубовик, которая притулилась у замерзших болот. Русские врываются в деревню, но затем немцы выдавливают их оттуда метр за метром. На следующий день они вновь овладевают ею. Ночью немцы опять отбивают ее. Но еще спустя сутки им вновь приходится ее оставить. Сибиряки в очередной раз врываются туда. Когда же немцам все же удается там закрепиться, то обороняют они уже лишь развалины. Оставшихся в живых участников этой драмы, нескольких солдат одного из батальонов 61-й восточно-прусской дивизии, приходится распределять по другим подразделениям, так как он прекратил свое существование.

В сводке верховного командования вермахта подобные случаи сопровождаются пометкой о том, что «противник неоднократно проводил на некоторых участках фронта свои безуспешные атаки». Пока еще удается такими фразами завуалировать гибельность побед немецкой армии. Удается ли нормализовать обстановку у Дубовика? Разумеется, нет. Солдаты генерала Федюнинского вновь переходят в атаку. Их отбрасывают назад. Но через двое суток они вновь оказываются здесь. Они и дальше будут продолжать атаковать, пытаться брать немцев в клещи, добиваясь их полного окружения. Лишь оттепель и распутица положат конец изматывающим боевым операциям.

Однако покой, отдых, восстановление былой боеспособности — все это остается в мечтах. Поскольку есть еще Кириши — плацдарм, который позднее станет незабываемой страничкой военной истории для каждой из воюющих сторон. Уже с конца 1941 года штаб 18-й армии задумывается о необходимости создания промежуточной отсечной позиции за наиболее выдвинутым в северо-западном направлении участком немецкого фронта. Его центральная точка находится по другую сторону Волхова, охватывая Кириши и взорванный железнодорожный мост, причудливо возвышающийся своими разрушенными пролетами над поверхностью реки. 21-й пехотной дивизии, которая занимает самый протяженный участок в этом районе боевых действий, ставится задача укрепить позиции в инженерном отношении. Но внезапно саперы срочно задействуются для других целей. Все остается по-старому.