Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков Страница 56

генералом Врангелем из «Добровольческой» в «Русскую», наголову разбили знаменитый конный корпус Жлобы, угрожавший Крыму. Большую роль сыграла белая авиация под командой генерала Ткачева, громившая красных с воздуха. Газеты восторженно приветствовали эту победу. Выход белых войск в Северную Таврию, как мы знаем теперь из советских же источников, вызвал переполох у красных. Новый командующий Южным фронтом Фрунзе в панике доносил Ленину, что «операция, предпринятая Врангелем, имела очень широкий размах и при удаче грозила нам уничтожением всех сил фронта… 13-я армия, несмотря на значительные подкрепления, ударов врага не выдерживает… дух войск сломлен, среди масс идут разговоры об измене; свежих сил, резервов нет… В самом Харькове у меня нет сейчас ни одной надежной части… Чувствую себя со штабом окруженным враждебной стихией…».

Этот советский документ показывает, как возможна и близка была победа белых даже в таких, казалось бы, безнадежных условиях, как крымское сидение. Советская историография и литература о Гражданской войне так цинично лжива и тенденциозна, что массовому читателю трудно добраться до истины – что же действительно происходило в один из самых трагических и жертвенных периодов тысячелетней русской истории. Но, слава богу, органическая жажда к чтению и мужество отдельных советских редакторов и писателей в России помогают правде пробиться через эти завалы лжи. Постепенно отмирают выдуманные мифы о каких-то «14 походах» Антанты, о вооруженной интервенции капиталистических стран, о гениальной стратегии Ленина, Троцкого и Сталина, о классовой сущности Гражданской войны и т. д. Поэтому в стране не может не идти переоценка политических ценностей. Я лично в этом убедился.

В 1972 году мы с женой, проходя по узкой улочке старого Иерусалима, столкнулись с группой израильских фотографов и журналистов, сопровождавших какую-то молодую пару. Острые глаза жены сразу определили, кто это: известный танцор Валерий Панов и его жена Галина, только что вырвавшиеся в Израиль. Когда мы познакомились, я в шутливом тоне предупредил Панова, что я «белогвардеец». Я всегда говорю это при встрече с эмигрантами-евреями, чтобы они знали, с кем имеют дело. Реакция Панова была неожиданной и очень для меня приятной. «Белогвардеец? Да это герои, честные люди! Они первые взялись за оружие против коммунистов. Это трагедия, что они не победили. Галина, могла ли ты мечтать, сидя в Советском Союзе, что скоро увидишь настоящего белогвардейского офицера?» Панов, которого я считал представителем той социально-этнической группы, в которой меньше всего можно было ожидать симпатий к белым, и я обнялись. Сопровождавшие его израильские чиновники, упорно называвшие его «гражданин Панов» (от «товарища» отстали, к «господину» не пристали), не были в восторге от этого объединения. Я вспомнил остроту, ходившую среди недавних советских граждан, эмигрировавших в Израиль: «От большевиков уехали, к меньшевикам приехали».

Громадная заслуга Врангеля была не только в том, что он преобразовал, воскресил Белую армию и с честью вывез ее и многие тысячи гражданских лиц из Крыма, а и в том, что он правильно подошел к важнейшему вопросу о земле. Председателем Совета министров во врангелевском правительстве был старый и опытный государственный деятель имперского размаха А.В. Кривошеин[180], сотрудник Столыпина и последний министр земледелия Императорского правительства. Подготовленная и проведенная им земельная реформа в Крыму сразу дала положительные результаты: крестьянство успокоилось, партизанское движение пошло на убыль. К сожалению, это было слишком поздно и географически слишком ограниченно. Крым – только маленький кусочек громадной территории России.

Но вернемся к Севастополю. В толпе мелькает с детства знакомая форма: малиновая фуражка, малиновые полулампасы, серебряный прибор – Северский драгун[181]. Я подхожу к полковнику, беру под козырек и называю себя. Он всплескивает руками и обнимает меня. Через 11 лет, приехав в Париж на всемирную колониальную выставку, я разыскал «маневра» Туганова[182] в дешевой гостинице. Вместо блестящего штаб-офицера Кавказской кавалерийской дивизии передо мной сидел старенький худой кавказец в более чем скромном штатском костюме. О нем, о Северском полковом объединении и вообще о военной эмиграции будет сказано позже.

Я пошел в штаб, чтобы повидать помощника дежурного генерала, генерал-майора Эрна[183], последнего командира Северского полка. Всюду порядок, чистота и приветливая деловитость. Генерала я не застал, но познакомился с нижегородским драгуном ротмистром Червиновым[184], братом нашего северца. В казарме, где мы остановились, жили кадеты, кончившие сводный Киево-Одесский корпус в столице Боснии Сараево и только что приехавшие в Крым для поступления в армию. Сараевцев направили в Сергиевское артиллерийское училище, а нас, небольшую группу тифлисцев, – в Ялту. Там в бывшем царском имении Ореанда, рядом с Ливадией, был размещен сводный Полтавско-Владикавказский корпус с новым директором, генерал-лейтенантом Римским-Корсаковым. Переход из Севастополя в Ялту на маленьком пароходе был малоприятным развлечением. Сильно качало, особенно когда мы огибали южную оконечность Крыма, так что нам свет был не мил. Много позже я пересекал неспокойной осенью Атлантический океан, плыл из Хайфы в Венецию по Средиземному, Ионическому и Адриатическому морям, и вот это было удовольствие. Первенство в сильных морских ощущениях крепко осталось за Черным морем. Чудная ялтинская природа, летнее солнце, горы, казавшиеся кадетам из России чем-то вроде Гималаев, а нам, кавказцам, – чем-то вроде холмов, привычная, несмотря на полуголодное питание одной камсой, корпусная обстановка, и, главное, 16-летний возраст способствовали быстрому выздоровлению. В лазарете много играл в шахматы с Пушей Зеленским[185], которого через 58 лет похоронил в Вашингтоне, собирал кизил с Толей Жуковским[186], ставшим в Белграде балетмейстером Королевской оперы, и ходил в отпуск в город. В Ялте жили мои грузинские родственники, семья Кокоши Думбадзе, офицера-летчика, сына знаменитого ялтинского градоначальника и свитского генерала. Про генерала ходило множество еврейских анекдотов. Не анекдот, а факт имел место незадолго до войны на одном из модных немецких курортов, куда он приехал лечиться. Не зная ни одного иностранного языка и не имея знакомых, генерал в непривычном для него штатском костюме присоединился к компании богатых русских евреев, любимой темой разговоров которых была его персона. Он внимательно слушал всякие истории о себе, интересовался подробностями и от души смеялся. Анекдоты были не очень остроумны, но все рассказывали и переживали их с удовольствием. Вот несколько примеров. Один еврей восхищается тем, что Император Николай II, желая проверить пригодность нового пехотного обмундирования, с полным походным снаряжением исходил всю Ливадию. «Это ерунда, – говорит другой еврей. – Вот если бы он надел наш лапсердак и прошел мимо думбадзевского дома – это был бы геройский поступок!» Недалеко от берега тонет еврей и, увидев проходящего по набережной генерала Думбадзе с городовым, взывает о помощи. «Не трогать его!» – говорит генерал.