Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков Страница 55

Кем он вам приходится?» – «Родной дядя». – «А, вот как. Чей же вы сын? Нины Месхиевой? Знал и ее. Но погодите! Если вы сын Нины Месхиевой, ваша фамилия не может быть Месхиев! Тут что-то не то…» Мне пришлось все объяснить. Капитан посмеялся и сказал: «И отца вашего помню. Ну, хорошо, что вы напоролись на меня, а не на какого-нибудь формалиста. Вернул бы он вас на советскую сторону, а там – сами понимаете…» Я горячо поблагодарил доброго грузина и тронулся дальше.

Недалеко от советской границы к нашему фургону подошел горец, оказавшийся ротмистром Эльдаровым. Вместе с Кавказской армией генерала Эрдели он перешел в марте грузинскую границу, но остался поблизости, надеясь организовать в горах партизанское движение против красных. Большевикам удалось сделать то, чего не могли ни царская администрация, ни горские старейшины – примирить осетин и ингушей, всегда враждовавших между собой. Два месяца большевистского гнета оказалось достаточно, чтобы они забыли эту вражду и почувствовали себя братьями, имевшими общего врага.

Свои последние гроши я потратил на билеты на автобус до Мцхета и с трудом добрался оттуда до Тифлиса, плотно закрытого для всех бегущих из оккупированных большевиками областей. Мать и бабушка были несказанно рады увидеть меня дома. В передней сиротливо висела отцовская шинель с красными генеральскими отворотами. Непростительно эгоистична и бездумна бывает молодость. За два месяца жизни в Тифлисе я много раз собирался и ни разу не собрался посетить могилу отца. Более того, последние вечера в Тифлисе я проводил не с матерью, ожидавшей до поздней ночи своего единственного сына, а с малознакомыми девицами в летнем саду бывшего грузинского дворянского собрания. Там же я познакомился с молодым дипломатом из польского посольства. Он оказался бывшим кадетом, что нас сразу сблизило. Когда я, раздираемый запоздалым раскаянием, написал матери из-за границы с просьбой простить мое невнимание, она ответила, что не помнит, чем я перед ней провинился, и прощать ей нечего.

В Тифлисе осталось мало кадет. Кто мог, пробирался в Добровольческую армию, где многие кончили свою молодую жизнь в борьбе с беспощадным врагом. Ходили слухи о большевистских зверствах, называли фамилии замученных. Красные вырезали на плечах захваченных кадет погоны и не останавливались перед другими, более мучительными и циничными жестокостями. Кадеты-грузины одни поступали в училище и собирались служить в грузинской армии, другие уезжали в Крым. Было приятно слышать лестные отзывы о грузинах в армии Врангеля: генерале Ангуладзе[171], командовавшем одной из немногочисленных пехотных дивизий, полковнике Думбадзе[172], лихом дроздовском артиллеристе, его брате Ревазе[173], адъютанте легендарного Кутепова[174], и других. Одиночки готовились в университет и заранее нацепили сине-голубые студенческие фуражки, ставшие мишенью меткого кадетского зубоскальства. Собралась небольшая группа кадет, решивших ехать в Крым к Врангелю. Заправилой был некто Борис, недавно приехавший с территории Добровольческой армии и много нам рассказывавший, как идет там освобождение от большевиков. Для пущей важности он выступал иногда под именем «Илья» и не скупился на уговаривания. Но особенно и уговаривать не надо было: мы все стремились в Крым. К большому огорчению моей матери, я тоже решил ехать. Мать понимала мои побуждения и поэтому меня не отговаривала, но ей было очень тяжело расставаться. Накануне нашего отъезда зачинщик Борис-Илья вдруг передумал и горячо убеждал нас отказаться от поездки к Врангелю. Что его заставило так круто переменить свое решение – осталось загадкой. Но мы твердо решили ехать, и никто из нашей группы его не послушался. Были выправлены нужные документы, и через несколько дней мы выехали в Батум. Официально конечной целью нашего путешествия был не Крым, а Константинополь. Грузинские власти боялись навлечь на себя гнев новых северных соседей – Советской России, и поэтому о Крыме никто не заикался. Сидя в вагоне батумского поезда, было трудно предположить, что через несколько недель мы действительно окажемся в турецкой столице. Вероятно, среди пассажиров в поезде были и советские агенты. Какой-то прилично одетый господин в штатском, с бородкой и бегающими глазами, все время заговаривал с кадетами, намекая, что и он едет не в Константинополь, а в Крым к Врангелю. Его настойчивое любопытство было подозрительно, и мы не удивились, когда белая контрразведка в Севастополе пригласила его к себе на разговор.

В Батуме я пошел навестить семью «одесского» генерала Думбадзе. Я долго стучал, пока меня впустили в дом. В Батуме свирепствовала холера, и город казался вымершим. Богатая полутропическая растительность, плещущееся море и уютные дома с садами не могли рассеять гнетущего настроения. Думбадзе засыпали меня вопросами о Крыме, когда Врангель начнет наступление и освободит Юг России. Они рвались в свою Одессу и были уверены в успехе Врангеля. После сравнительно спокойного перехода через Черное море – мое первое морское путешествие – мы, наконец, в Севастополе. Всюду развеваются бело-сине-красные и андреевские флаги, приведшие нас в восторг, – как будто не было ни большевистского кошмара во Владикавказе, ни внешне спокойного сидения на готовом к извержению вулкане в Грузии. Севастополь с его знаменитой панорамой севастопольской обороны, казенными зданиями, Графской пристанью и множеством военных судов напоминал своим военным профилем Владикавказ. Но там царили горы и армия, а здесь – море и флот. Город кишел военными в различных формах и чинах – больше всего было молодых офицеров знаменитых «цветных дивизий», Корниловской[175], Марковской[176], Алексеевской[177] и малиновой Дроздовской[178]. Мы сразу превратили наши полуштатские костюмы в форму и с гордостью нацепили свои кадетские погоны. Нас облюбовал вербовщик, капитан-марковец, и стал убеждать ехать с ним в артиллерию Марковской дивизии, где уже было много кадет. Я робко возразил, что хотел бы попасть в Сводный полк моей родной Кавказской кавалерийской дивизии[179]. Марковец окинул критическим взглядом мою худущую фигуру и сказал: «Ну куда вам в кавалерию, рубиться со здоровеннейшими буденновцами! Они вам быстро голову снимут». Судьба в лице генерала Врангеля сама сделала выбор: последовал приказ Главнокомандующего об отправке всех не кончивших корпус кадет в сводный Полтавско-Владикавказский корпус в Ялте. На севастопольских улицах нельзя было зевать: я дважды получил замечание за неотчетливое отдание чести. Военные были одеты скромно, некоторые даже бедно, но радовала глаз их бодрость и подтянутость. Последствия тяжелого отступления от Курска к Черному морю были преодолены и психологически, и организационно. Чувствовалась убежденность в правоте и успехе своего дела и вера в своего Главнокомандующего. Это были не толпы беженцев в форме, как рассказывали про Новороссийск, а боевой и патриотический отбор. Недавно части Белой армии, переименованной