Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд Страница 57

О том, что этот самый Терц живет не за бугром, а под носом у КГБ, тогда еще не знали. Синявский и Розанова к аресту готовились, понимая, что рано или поздно это случится. Тем не менее арест про­изошел очень неожиданно...

8 сентября 1965 года Синявский шел на лекцию, когда сзади раздался голос: «Андрей Донатович?» — Синявский оглянулся, ни­кого не увидел, стал поворачивать обратно — и одним движением его запихнули в машину, которая уже стояла сзади с распахнутой дверцей. Хотя кругом было много народу, никто ничего даже не за­метил. Потом сразу Лубянка, допросы. Первые несколько дней Си­нявский пытался отрицать, что он и есть тот самый Абрам Терц, но затем понял, что бесполезно отрицать факты, которые были на ру­ках у следователей. Факты он признал, но не признал себя винов­ным в антисоветской деятельности.

А через несколько дней был арестован друг Синявского поэт-переводчик Юлий Даниэль, публиковавший на Западе свою прозу (повесть «Говорит Москва») под псевдонимом Николай Аржак. Об­винение было аналогичным.

М.Розанова: «Когда арестовали Синявского и это дошло до Вы­соцкого, он пришел ко мне. У нас телефона не было, к нам без звон­ка все приходили. И вот пришел Высоцкий в нашу жуткую комму­нальную квартиру, снял со стены гитару и спел песню «Говорят, аре­стован добрый парень за три слова...». И вообще, весь первый год, когда Андрей Донатович был в лагере, — весь этот год перекликал­ся с песнями Высоцкого...»

К Розановой пришел не только Высоцкий. Пришли с обыском и в числе прочих вещей забрали магнитофон и пленки с записями Высоцкого. Эти пленки присовокупили к делу.

А.Синявский: «К концу следствия меня вызвали в Лефортово, на допрос, но почему-то не в обычный кабинет следователя, а по­вели какими-то длинными коридорами. Наконец открыли дверь ка­бинета, где сидело много чекистов. Все смотрят на меня достаточно мрачно, предлагают сесть и включают магнитофон. Я слышу голос Высоцкого. По песням я догадываюсь, что это наши пленки, кото­рые изъяты, вероятно, у нас при обыске. Мне песни доставляют ог­ромное удовольствие, чего нельзя сказать про остальных присутст­вующих. Они сидят с достаточно мрачным видом, перекидываясь взглядами. Песни на этой пленке были очень смешные, и меня по­разило, что никто ни разу не улыбнулся, даже когда Высоцкий пел "Начальник Токарев" и "Я был душой дурного общества". Потом они стали говорить об антиобщественных настроениях этих песен, тре­бовать от меня согласия на уничтожение пленок. Я, естественно, спорил. Говорил, что, напротив, мне песни эти видятся вполне пат­риотичными, что их нужно передавать по радио, что они воспева­ют патриотизм и героизм, ссылаясь, в частности, на одну из них — «Нынче все срока закончены, а у лагерных ворот, что крест-накрест заколочены, надпись "Все ушли на фронт"». Вот, говорил я, даже блатные в тяжелые минуты для страны идут на фронт. Тогда один из чекистов спрашивает меня: "Ну, ведь это можно понять так, что у нас до сих пор есть лагеря?" — "Простите, — отвечаю, — а меня вы куда готовите?" Он ничего не ответил. В общем, я отказался от того, чтобы пленки стерли. Тогда они сказали, что хорошо, пленки они вернут, но один рассказ все-таки сотрут — рассказ о том, как в Красном море к Ростову плывут два крокодила, маленький и боль­шой, и маленький все время пристает с вопросами к большому: "А мы до Ростова плывем?", А мы в Красном море плывем"».

М.Розанова: «Был у Высоцкого рассказ, который мы называли "Рассказом о двух крокодилах". На самом деле было не два, а три кро­кодила — один утонул, второй стал секретарем райкома, а третий остался крокодилом... Совершенно дурацкая история, там еще была медведица, которая оказалась Надеждой Константиновной Круп­ской. Высоцкий потом рассказывал мне, что его вызвали на Лубян­ку, грозили, что, если он «не заткнется», ему придется плохо. Ему было тяжело, очень тяжело в то время. Но держался он удивитель­но достойно. Часто навещал меня. Однажды, придя, почти настой­чиво требовал, чтобы мы поехали вместе на свидание к Синявско­му, и на мои возражения: "Это невозможно" — твердил: "Ничего, прорвемся"».

Об этих событиях Высоцкий написал в Магадан И.Кохановскому.

Письмо датируется 20 декабря 1965 года: «...Ну а теперь перей­дем к самому главному. Помнишь, у меня был такой педагог — Си­нявский Андрей Донатович? С бородой, у него еще жена Маша... Так вот, уже четыре месяца, как разговорами о нем живет вся Москва и вся заграница. Это — событие номер один. Дело в том, что его арестовал КГБ. За то, якобы, что он печатал за границей всякие произведения: там —за рубежом — вот уже несколько лет печата­ется художественная литература под псевдонимом Абрам Терц, и КГБ решил, что это он. Провели лингвистический анализ — и вот уже три месяца идет следствие. Кстати, маленькая подробность.

При обыске у него забрали все пленки с моими песнями и еще кое с чем похлеще — с рассказами и так далее. Пока никаких репрессий не последовало, и слежки за собой не замечаю, хотя — надежды не теряю. Вот так, но — ничего, сейчас другие времена, другие мето­ды, мы никого не боимся, и вообще, как сказал Хрущев, у нас нет по­литзаключенных...»

Еще до начала судебного процесса в газете «Известия» были опубликованы две статьи, в которых деятельность писателей «со­ветская общественность осудила», а сама деятельность расценива­лась как «агитация и пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти...», и «виновность писателей была до­казана». Синявского и Даниэля обвинили в передаче на Запад «анти­советских» литературных произведений и публикации их под псев­донимами Абрам Терц и Николай Аржак.

О предстоящем суде над писателями сообщили «голоса». Арест писателей был воспринят как пролог к зловещим переменам. В этой обстановке тревоги и неопределенности 5 декабря 1965 года на Пуш­кинской площади в Москве прошел первый за время существова­ния Советской власти «митинг гласности» в защиту Синявского и Даниэля. Собралось несколько сотен человек. Правозащитники раз­вернули небольшие плакаты, но их быстро выхватили натрениро­ванные руки, и даже стоявшие рядом не успели прочесть, что было на плакатах. Потом стало известно, что надписи гласили: «Требу­ем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» и «Уважайте совет­скую Конституцию!» Одним из организаторов митинга был извест­ный впоследствии правозащитник Владимир Буковский.

5 января 1966 года состоялась беседа Л.Брежнева с председате­лем правления Союза писателей К.Фединым, после которой Секре­тариат ЦК КПСС постановил провести над А.Синявским и Ю.Да­ниэлем открытый судебный процесс.