Василий Балакин - Фридрих Барбаросса Страница 59

Эта беспримерная победа императорского войска вселила панический ужас в римлян и их папу. Никто не сомневался, что подобное могло свершиться только по воле Всевышнего. Со страхом Александр ждал прибытия самого императора и втайне уже готовился к бегству.

Весть об этой победе, послужившая для Барбароссы утешением после отпадения ломбардских городов, пришла к нему, когда только что мирно капитулировала Анкона. Он немедля поспешил в Рим, однако из-за непредвиденных задержек в пути прибыл туда лишь, 24 июля. Теперь рыцарей уже невозможно было удержать. Они устремились на штурм города, сминая папскую оборону. Непостоянное настроение римлян, привыкших быть на стороне победителя, опять переменилось. Многие из них уже стояли за императора и потому сами открыли ворота. Наиболее верные сторонники папы вместе с ним укрылись в соборе Святого Петра, откуда их пришлось выкуривать огнем. Говорили, что сам император отдал распоряжение о поджоге. Пламя пожара пожирало драгоценное убранство храма и уже приближалось к святыне христианства, могиле апостола Петра, когда сдались те, кто до последней минуты сохранял преданность Александру. Перемазанные сажей победители принялись тушить пожар. За этим занятием, в суете и дыму, они забыли про папу, который ночью, переодевшись простым монахом, в лодке спустился вниз по Тибру, а затем бежал в Террачину, всего лишь за несколько часов до того, как прибывшие из Пизы галеры перекрыли и этот путь к бегству.

На следующий день Барбаросса праздновал в опустошенном соборе Святого Петра победу. Была проведена торжественная интронизация папы Пасхалия III, который затем возложил на голову императора золотой обруч в знак патрициата над римской церковью и рукоположил 15 архиепископов и епископов. Спустя два дня, 1 августа, папа повторил обряд императорской коронации. Дабы показать собственное смирение пред Богом, Барбаросса велел Пасхалию III, своему новому папе, избранному в пику ненавистному Александру III, возложить на голову себе, а затем и императрице Беатрикс корону римского императора, которую двенадцать лет назад уже получил из рук Адриана IV. Христианский мир должен был узнать, что единство Святой Церкви восстановлено, а император Фридрих I является повелителем милостью Божией. Этот торжественный день Барбаросса использовал и для того, чтобы еще раз вознаградить заслуги архиепископа Кельнского Райнальда перед Империей. Дарственной грамотой были сделаны щедрые пожалования возглавляемой им епархии «в качестве вознаграждения за долгую беспорочную службу и особенно за победу, которую он недавно со своими кельнскими рыцарями одержал над Римом и тем преумножил славу Империи».

Что касается самого Барбароссы, то его очередной итальянский поход продолжался. Была выполнена лишь половина задуманного, и, возможно, еще предстояло самое трудное. Император старался гнать прочь мысль о том, что Роланд-Александр опять ускользнул от него. Ведь если папе удастся благополучно добраться до своих, то многолетняя тяжба с ним, на днях почти подошедшая к концу, возобновится. Ее исход, как и многое в большой политике, будет теперь зависеть от успеха предстоящей военной кампании против Сицилийского королевства.

Вынужденная задержка объяснялась необходимостью переждать самое жаркое время года. Знойные дни сменялись душными ночами. Обычно спасительный в такую погоду ветер не приносил облегчения: дувший из Африки обжигающий сирокко лишь иссушал, вытягивал соки из всего живого. Мало помогало и то, что немцы разбили свои палатки вне города, на прилегавших к нему холмах, надеясь найти там прохладу.

В один из августовских дней раскаленное от солнечных лучей небо закрылось черными тучами и на землю обрушились потоки дождя. Однако тропический ливень продолжался недолго. Вскоре небосвод полыхал с новой силой, а вместе с возвратившейся жарой пришла беда, какой не ждали.

Вода в дождевых лужах на другой же день протухла и превратилась в зловонную жижу, ядовитые испарения которой носились среди палаток. Привыкшие к превратностям походной жизни люди не придали этому значения, не заметили вестника моровой язвы. Да и что могли сделать они, не знавшие ни причин, ни симптомов болезни, ни способов ее лечения? Первой ее жертвой пал слуга из обоза. Этот крепкий и здоровый с виду парень вдруг зашелся судорогами, почернел и замертво рухнул наземь. Та же участь постигла и его товарищей по палатке. Не успели их похоронить, как смерть прибрала и могильщиков. А там подошла очередь и рыцарей, порой умиравших, даже не получив от священника последнее причастие.

Ужас охватил лагерь. Пытаясь остановить мор, делали кровопускание, стригли волосы, сжигали зачумленную одежду, оставаясь нагишом, но ничего не помогало. Уповая на милость Божию, священники с утра до ночи служили мессу. Болезнь невидимой рукой разила, не разбирая ни чина, ни звания. Уже отдали Богу душу епископы Пражский, Люттихский и Верденский. Не на поле брани, а от этой неведомой язвы лишились жизни многие отпрыски самых знатных родов Германии, князья, графы, пфальцграфы, рыцари и священники. Умер в юном возрасте прекрасный герцог Швабский Фридрих, кузен Барбароссы, сын короля Конрада III.

Смерть пока что обходила стороной палатку императора. Но Фридрих сознавал безнадежность положения. Недавний триумфатор, мечтавший также и о победе над сицилийским противником, которая бы еще больше прославила его имя, он был вынужден, не теряя более ни часа драгоценного времени, уводить жалкие остатки своего войска в Апеннинские горы в надежде, что прохладный горный воздух остановит эпидемию. Но уже было поздно. Смерть по пятам следовала за беглецами, не отпуская их от себя. 14 августа 1167 года она схватила ледяной рукой того, чью волю не мог сломить ни один из представителей рода человеческого, и повергла его, словно ничтожного раба. На пыльной проселочной дороге покинули жизненные силы Райнальда Дассельского. Перед тем как навсегда закрыть глаза, он выразил свою последнюю волю в завещании и причастился. Затем, не испустив ни единого стона, тихо скончался.

В окружении Александра III ликовали. Свершилась Божья кара! Явил Господь свою силу, мощь своей десницы! Стер в порошок Фридриха, этот молот безбожников! Развеялся миф, окружавший имя Барбароссы. Кто видел в нем вождя, ведомого самим Богом, тот решил, что на него обрушилось проклятие Божие. Воспрянули духом и словно по команде поднялись все враги императора. В конце августа Фридрих прибыл с остатками войска в Пизу, а оттуда продолжил путь в Ломбардию, полыхавшую огнем восстания. На горном перевале близ городишка Понтремоли вооруженный отряд попытался преградить путь императору. Во время полуденного отдыха на его людей посыпался град стрел и камней. Не пощадили даже больных и умирающих, так что сама императрица Беатрикс взялась за оружие, помогая супругу, отважно вступившему в рукопашный бой. Наконец с большим трудом удалось одолеть численно превосходившего противника и спасти обоз с провиантом. Однако император все же не рискнул двигаться со своим войском через перевал и был вынужден идти более длинной и трудной дорогой по территории маркграфа Маласпины, своего союзника. В середине сентября Барбаросса со своей дружиной, среди которой было много больных, прибыл в традиционно сохранявшую ему верность Павию, где их всех радушно встретили. Он рассчитывал отсидеться там в ожидании подхода подкрепления из Германии. В отправленной на родину депеше он заявил, что скорее примет смерть в бою с врагами, нежели смирится с гибелью Империи.