Николай Почивалин - Роман по заказу Страница 59

Солнце наконец настигает нас и тут — под ветлой; дальше пятиться некуда, остается одно — вперед, в воду. По пути устанавливаем полнейшую тождественность желаний — есть хочется; решаем быстренько окунуться и прямиком в «Ласточку» — в ней, оказывается, Леонид Иванович постоянно и кормится. Зайдя по пояс, он останавливается и, словно заканчивая урок, подводит итоги всему нынче сказанному:

— Красивый он человек был. Не внешне. Внешне — не Аполлон. Коренастый, голова непропорционально большая. Ваш брат — литератор, такие головы лошадиными зовет. Хотя у лошадей очень красивые головы — присмотритесь. Кстати уж, к коняге вообще бы попочтительней относиться надо. Можно сказать, на ней, на лошади, Россия в люди выехала. — Леонид Иванович усмехается. — Так что бог с ней, с внешностью… Внутренне, душой, красивый был. Цельный. Озаренный. Добрый, доверчивый — все вместе. Поэтому к нему и тянулись. Одинаково — и ребятня, и взрослые… Жил красиво и умер красиво. В воскресенье, только рассвело, вышел в сад свой яблоки окапывать. Копнул разок — под той же яблоней и лег…

Вот — отмечаю я про себя — и дошел, своим ходом, рассказ об Орлове до конца — до того, чем заканчивается всякая жизнь. С той лишь разницей, что не о всякой жизни вспоминают так благодарно… Леонид Иванович меж тем затыкает уши пальцами и окунается с головой; делает он это шумно, азартно, на речке возникает шторм местного значения.

— Все, будет! — натешившись, объявляет он.

Ох, как не хочется выходить из воды, а пуще того — влезать в прокаленную, будто только что из сушилки выкинутую одежду! Подпрыгивая на одной ноге и всовывая вторую в штанину, Козин добродушно бурчит:

— С собой бы чего взять, да что возьмешь? Жареное возьмешь — прокиснет. Сырое — изжарится. Не-ет, не совершенен человек! Это что ж такое? Превыше всего в нем получается — брюхо. Ты о какой-нибудь тонкой материи размышляешь, а оно тебя перебивает, командует: набей меня! Ладно, — набил, ублаготворил, так оно опять выкобенивается: ослобони меня. То ему — поесть, то ему — попить, мясорубка ненасытная!..

Кое-как справившись с одеянием — весь какой-то расстегнутый и распахнутый — он засовывает пустую бутыль в авоську и теперь охотно доверяет ее мне.

15

В райкоме пусто, как всегда бывает пусто в сельских райкомах во время уборочной страды. Трудовой день технических работников закончился — рабочий день секретарей, заведующих отделов, инструкторов и райкомовских шоферов продолжится поздним вечером, когда они вернутся с полей на короткую оперативку и в гараж: обмыть седые от пыли «газики» с тем, чтобы на рассвете снова подать их к подъезду. Впрочем, бывает и так, что и гараж уже на замке, и весь райцентр вторые сны досматривает, а в райкоме несколько окон все светятся да светятся: значит, что-то не ладится…

Приемная первого секретаря открыта. На всякий случай трогаю обитую дерматином дверь — она легко поддается: Голованов, к моему крайнему удивлению, на месте. По-юношески стройный, черноволосый, он стоит у окна в отрешенно-задумчивой позе и, вероятно, не слышит, что к нему вошли.

— Иван Константиныч!

Голованов резко оборачивается, — сосредоточенно сомкнутые на переносице брови расходятся.

— Давненько, давненько, — здороваясь, упрекает он. — Говорят, — здесь, а что-то стороной обходите.

Объясняю, что сознательно не искал встреч — не до меня, понятно, что никак уже не надеялся застать его тут.

— А я нынче в хозяйствах не был, — со странной беспечностью признается Голованов. — Да и делать там уж особо нечего: практически уборка закончена. На месяц раньше срока.

— И что получилось?

— В среднем, по району, зерновые дали по тринадцать центнеров. В прошлом году — двадцать. По семь центнеров с каждого гектара засуха слизнула. — Нет, секретарь райкома далеко не беспечен — на этот раз в голосе его прорывается досада. — План по продаже зерна выполнили на пятьдесят процентов. Про дополнительные обязательства и говорить нечего. Вот такая чертовщина!

— Любопытно, а как у Бурова? — вспоминаю я председателя колхоза, у которого были весной; как сразу вспоминаю и его самого: высокого, худощавого, в тонких золотых очках и с могучим, изрезанным сухими морщинами лбом-лысиной.

— У него побольше — четырнадцать центнеров. — Голованов чуть приметно усмехается.

— Так в общем-то неплохо, Иван Константиныч, а? По нынешнему году-то?

— Лет десять — двенадцать назад такой урожай по здешним местам считался хорошим. — Голованов жестом приглашает к длинному полированному столу, попутно захватывает со своего, секретарского, пачку сигарет и садится напротив, с краю, готовый каждую минуту порывисто вскочить, зашагать по кабинету. — До революции да и в двадцатые годы при такой засухе колоска бы не взяли. И кончилось бы тем, чем на Руси и кончалось, — голодом.

— Что ж решило, Иван Константиныч?

— Советская власть! Наш строй, наша система — обобщенно говоря. — Закурив, Голованов резким взмахом закидывает упавшую на лоб косую черную прядь. — А по слагаемым: высокая агротехника. Механизация. И, конечно же, — люди, люди. Практически, эти тринадцать центнеров они у засухи отбили. Тем самым доказав, что средний урожай можно получать при любой погодной чертовщине!

Мы говорим о последующих этапах уборки — косовица и обмолот зерновых не кончает ее, а начинает; впереди — крупяные, кукуруза, одна только хорошо и выстоявшая в эту жару, свекла и картошка, надежд на которую — почти никаких: в земле, как в горячем порошке, крохотные горошины клубней спекаются, наливаться им нечем… Спрашиваю, что, вероятно, этим летом и помощь города не понадобилась? — по скуластому подвижному лицу Голованова скользит быстрая гримаса.

— Самим делать нечего! — Поднявшись, он начинает шагать по кабинету. — Насчет помощи города — у меня, кстати, своя точка зрения… Что хлеб общенародная забота — согласен! Помощь города прежде всего — машины, оборудование, удобрения, стройматериалы. Все, что промышленность, страна дает селу. Без чего нынешней деревни нет и не может быть!.. Экономически оправдано, когда город посылает на сев и на уборку механизаторов. В те хозяйства, где их недостает. И когда нужно навалиться скопом! Причем нередко — бывших трактористов, уехавших в город. Работают они с умением, с огоньком — натосковались по земле. И мы им говорим спасибо, щедро оплачиваем, в пояс кланяемся! — При отрывистом кивке-поклоне черная прядь у Голованова сваливается на широкий лоб и тут же взлетает, ложится на место. — Великая сила — субботники, воскресники. Если их, конечно, не каждую субботу и воскресенье объявлять!.. Приезжают — как на праздник. И работают по-праздничному — от души, радостно. Есть в этом что-то от старинной помочи. В крови это у нашего народа: в нужную минуту плечо подставить, соседу подсобить. Вот за такую помощь я — горой!..