Игорь Оболенский - Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие Страница 6

— Конечно! Мы жили на улице Горького, сегодня это Тверская, и каждый день у нас были гости. Если не успевала приготовить, просила Гришу купить что-то для гостей. Он покупал. Я ведь работала все время, не была просто женой писателя. Вставала утром и бежала в школу.

— Вы готовили сами?

— Да, жаль сейчас разучилась грузинскую еду готовить. Какие у нас были вечера! Эльдар Рязанов был нашим другом. Гриша написал сценарий для него. Они очень любили друг друга. У Эльдара недавно был день рождения. Хотела его поздравить и забыла… Это все последствия электрошока…

— А как Горин работал?

— У него был кабинет. Поначалу мы жили в двухкомнатной квартире. Я уходила, он просыпался и работал. Потом переехали в трехкомнатную.

Писал на машинке. Я потом все проверяла, он много ошибок делал. Гриша и сам мне читал, на слух. Он хорошо это делал, мастерски.

Как работал? «Мюнхгаузена» когда писал, я была в санатории, и он ко мне приезжал. Я что-то приболела, он меня выгуливал, и говорил: «У меня не получается пьеса. Я, наверное, повешусь». И я ему ответила: «Если ты так сделаешь, то люди будут говорить: «Это тот самый Горин, который повесился из-за Мюнхгаузена». Он потом так и назвал пьесу — «Тот самый Мюнхгаузен».

Это была его первая настоящая вещь и она рождалась непросто. Потом уже проще было. Пришел успех, и он поверил в себя.

— Кто бывал у вас дома?

— Марк Захаров, Шурик Ширвиндт, Андрюша Миронов. Андрей был самый любимый и самый близкий. Как брат. До сих пор плачу из-за него. Ради него мы поехали в поездку в Прибалтику, и та поездка оказалась последним совместным путешествием.

Миронов сам захотел, чтобы мы поехали. И все оказались там. Он не болел ведь…

Я была на том спектакле. «Безумный день, или женитьба Фигаро». Андрей с таким энтузиазмом играл этот спектакль, всего себя отдавал. И я ему в антракте сказала: «Андрюша, не надрывайся так. Ты не выживешь». И во втором акте это случилось. Я себе не могу это простить до сих пор. Хотя сказала ведь для того, чтобы он поберег себя. Он всегда был такой, не щадил себя, но в тот раз был еще более активен. Какой-то надрыв чувствовался.

Он умер фактически у нас на руках. Мы его тело везли обратно в Москву. Вдоль всей дороги стояли люди и аплодировали великому артисту. Какая-то мистика.

Андрей очень легкий был, солнечный. Не помню, чтобы у него была депрессия. Да, он не всегда хохотал и веселился. Но грусти не помню. Он любил Гришу, был его первым другом. Я до сих пор не могу себе представить, что Миронов умер.

У него была аневризма в голове. А он был очень эмоциональный. Был очень заботливым сыном. Мы потом с Марией Владимировной общались, пытались ее поддерживать…

Да, у нас была очень яркая жизнь. Дружба была плотная, настоящая. Часто собирались то у Шурика Ширвиндта, то у Андрюши, то у нас. Лучший период моей жизни, когда все они были живы. Мы были как одна семья.

— Об Андрее Миронове несколько лет назад вышла книга Татьяны Егоровой, наделавшая много шума. Вы ее читали? Правду она пишет?

— Читала, конечно. У нее нехороший язык, к сожалению. Я Таню очень жалею. Так плохо обо всех говорит. Мы с ней не близки… Не думаю, что все, о чем она пишет, является правдой.

— Профессия мужа была для вас главной?

— Для меня — да. Ну не моя же должна была стоять во главе угла. Я ходила на репетиции, мне разрешали. Не могла дождаться, когда же снова пойду в театр.

Если мы были дома, Гриша зависал в интернете. Пытался и меня приобщить, но не получилось. Вот сейчас думаю, не завести ли мне интернет. Только не знаю — нужно мне это или нет. Вы меня научите этим пользоваться?

У меня нет компьютера, я отдала кому-то. Но это не проблема, можно купить. Только неловко просить обучать меня, вдруг я туповатой окажусь.

— У Григория Израилевича был кто-то из родных?

— Да, сестра. Она с дочерью и отцом Гриши уехала в Америку. И нам предлагали, агитировали даже. Гриша стал тосковать, ездил к отцу. Испугался, что без родных останется. Но я его отговорила: «Ты же писатель, что без языка будешь делать?». Он меня послушал и остался. А я теперь себя простить не могу. А если бы он там не умер? Может, там лучше врачи оказались бы.

Здесь ведь как было. Он умер в одночасье, сердце не выдержало. Ночью ему стало плохо. Разбудил меня: «Люба, вызови “Скорую”». Та приехала, но врачи не справились. И они не просто ушли, они сбежали. Можно ведь было подойти ко мне, что-то сказать. Про Гришу же знали, что он был врачом. Он работал одно время, был терапевтом.

Однажды у него уже случались проблемы. Мы находились на Валдае. Но у него все быстро прошло, такой легкий приступ был. Я уговорила потом Гришу пойти в поликлинику, она была писательской, аккурат напротив нашего дома. Один раз ходила с ним. А потом он снова пошел, побаливало у него сердце. Я хотела, чтобы Гриша обследовался. Но он меня с собой не взял. И я не стала настаивать, действительно ведь — взрослый мужчина, врач по образованию, и жена за ним ходит. Когда Гриша вернулся домой, то сказал мне, что с ним все в порядке. Но оказалось, что в поликлинике не было врача, который должен был обследовать. И вот об этом он мне не сказал.

— Судьба?

— Да (тяжело вздохнув). Вся жизнь полностью изменилась. После смерти Гриши все были ко мне очень внимательны, но со временем все затихает. И это нормально. Теперь я одна в нашей квартире, которую обставляла для двоих…

Иногда захожу в Гришин кабинет… Хотите посмотреть? Только проверю, все ли там в порядке… Вот, заходите.

За этим столом он написал «Тот самый Мюнхгаузен». Я ничего не выбрасывала, совершенно ничего. Вот фото его мамы. Вот Андрюшечка Миронов. А на этой фото Гриша с Олегом Янковским. А это портрет Гриши работы Бориса Бергера. А это Зяма Гердт, знаете?

У Гриши было много друзей, он со всеми общался. Зная его невероятное остроумие, ему даже звонили по телефону и просили придумать шутку. Как-то, например, позвонил Леонид Броневой и попросил придумать ответ на выражение «Вы не умрете от скромности». Гриша мгновенно придумал: «Скажи: “А вы позвольте мне умереть от старости”»… С Гришей было легко и интересно.

— Как много у Вас книг Григория Израилевича.

— Да, я получаю за их переиздание деньги, и за пьесы, которые идут по всему миру, тоже. Вот здесь, на этом месте, стоял компьютер. А вот смотрите, какую лампу я Грише купила, я люблю старину. Грише нравилось, как я все делаю. Что-то, например, даже привозила из Питера. Надо же было выхаживать вещи, просто так ничего было не купить. Но ведь радует глаз, правда? В Москве специально ходила по комиссионным. Ездила на работу на машине и по пути заезжала.