Александр Кузнецов (3) - Внизу - Сванетия Страница 6

Сваны уважают старших. Если в комнату входит человек, по возрасту старше присутствующих, все встают. Тамада, им был Виссарион,—за столом самый старший, и мое поведение могло быть истолковано как непочтение к нему. Но старик понял, в чем дело, и только добро улыбался.

Виссарион сидел во главе стола. Слева от него — сын Миша и наш друг Иосиф Кахиани, справа—я и Женя.

— Говорят, Саша, ты всегда ездишь с ружьем и никогда с ним не расстаешься,—обратился ко мне старик.—

Почему это?

— Я, дядя Виссарион, по своей основной специальности зоолог, изучаю птиц. Мне всегда может понадобиться добыть какую-нибудь редкую птицу.

— Можно посмотреть твое ружье?

— Конечно.—Я взял ружье и, не вынимая его из чехла, протянул старику.—Дарю его вам, дядя Виссарион.

За столом замолчали. Виссарион обвел глазами присутствующих, встал и вышел. До его возвращения никто не пошевелился.

Минут через пять старик торжественно, на вытянутых руках вынес огромный кинжал. Между серебряными с чернью ножнами и белой костяной ручкой проглядывал потертый сафьян. Миша что-то тихо сказал по-свански. Старик сверкнул на него глазами.

— Этот кинжал,—сказал Виссарион,— принадлежал трем поколениям Хергиани. Брат моего отца выкупил его как ценность...

Старик был взволнован и перешел на сванский язык, Миша переводил: «Раньше его носил Дадешкелиани - старший, Мирзахан Дадешкелиани. Потом он был у Тенгиза Дадешкелиани, который убил им из кровной мести двадцать сванов. Тенгиза убил Бимурза. Этим кинжалом убито много людей. На нем кровная месть. Он старый, но может убивать еще. Возьми его, Саша, и пусть он больше никого не убивает».

Пока Виссарион говорил, все стояли. Я принял кинжал, поцеловал его, поцеловал старика.

Кинжал был старинный, работы тифлисских мастеров. Клинок травленой стали и с тремя канавками, как делали только до середины прошлого века. Он и костяная рукоятка были лет на полсотни старше ножен. А на обратной стороне серебряных ножен стояла дата — 1868 год.

Тут же вычерчены по серебру замысловатой грузинской вязью какие-то слова.

— Что здесь написано, дядя Виссарион?—спросил я. Старик велит Мише перевести надпись. Миша переводит так: «Кинжал я, режу врага, убийцу моего». И добавляет:

— У нас не принято дарить кинжал. Кинжал—это лицо человека, его дарят только в очень редких случаях. И лишь родственникам.

В голосе Миши откровенно звучит сожаление об утраченной семейной реликвии.

— А этот кинжал, этот кинжал... Отец оказал тебе большую честь, Саша,—заканчивает он.

— Ты теперь мой сын,—говорит мне Виссарион,—брат Миши.

...Когда я впервые гостил в Верхней Сванетии у Иосифа Кахиани в его родном селении Жабеши, самом верхнем по ущелью Мульхуры, я не смог вынести столь многочисленных визитов. Решив сбежать с ружьем в лес, я на рассвете оделся и прокрался на веранду. Но перед домом уже дежурили сванские мальчишки, жаждавшие увидеть «скальных тигров». (Иосиф и Миша совершили несколько серьезных восхождений совместно с альпинистами Великобритании, а после блестящего прохождения сложнейших скальных стен на острове Скай в Шотландии им было присвоено почетное звание «скальных тигров».) Ребятишки были несколько разочарованы, не обнаружив у них когтей и хвоста, но оставались самыми ярыми поклонниками героев. В Сванетии ценят альпинистов. С трудом обманув бдительность юных почитателей моих друзей, я все-таки сбежал тогда и поднялся на лесистый склон.

Стояла осень, и горы пестрели желтыми кленами, разноцветными кустарниками и зелеными еще кое-где березками. Были здесь и шиповник, и малина, и какие-то неизвестные мне кусты с розовыми листьями. Полыхала огнем рябина, темными силуэтами на фоне всей этой игры красок выделялись ели и пихты. Если не смотреть на снежные вершины и глубокие ущелья, может даже показаться, что ты находишься в русском лесу, среди елей, берез, рябин. И птицы вокруг те же—пеночки, синичка - московка, дрозд - деряба. Но стоит взглянуть себе под ноги, и увидишь закругленные листья черники и алые ягоды брусники... среди рододендронов. А вслед за дерябой вылетит стремглав из кустов белозобый дрозд, типичный обитатель кавказских высокогорий. Это сразу возвращает тебя в Верхнюю Сванетию. И еще. Поднимешь голову—перед тобой Ушба.

Ушба... Она поднимается в самом центре Верхней Сванетии, над Местией. Вид ее поражает, ошеломляет, пугает и восхищает. Два с лишним километра отвесных недоступных скал из розовых гранитов и гнейсов! Два с лишним километра отвеса над зеленым ковром лугов и над сверкающими ледниками! Попробуйте себе это представить. Нет, не получится, если вы не видели Ушбы. Не получится.

Я много видел разных гор — Кавказ, Тянь-Шань, Памир, Алтай, Саяны, Камчатка... Бывал в Татрах, поднимался на красивейшие вершины Альп—Монблан и Маттерхорн. Все горы прекрасны. Ушба одна. Нет и не может быть второй Ушбы.

Несколько лет назад довелось мне смотреть на нее в предрассветный час с ее соседки Шхельды. Пока светало, фантастические краски беспрерывно сменяли друг друга. Синие, розовые, лиловые, фиолетовые тона расплывались, переходили один в другой, излучая в дымке утреннего тумана какое-то своеобразное свечение. Цвета были яркими, насыщенными и совершенно неестественными. Да, да, неестественными. В. жизни так не бывает, не видел. Это напоминало искусно подсвеченную декорацию, задник огромной, во все небо сцены, созданный художником, ничего общего не имеющим с реализмом. Стена Ушбы обрывалась вниз, вглубь, куда-то под землю, в тартарары. Запрокинешь голову и не видишь за повисшим облачком самой вершины, посмотришь вниз, и не видно под находящими с ледника облаками подножья Ушбы. Только стена. Страшная и прекрасная, грозная и возвышающая тебя над всеми жизненными невзгодами, над всем преходящим. Будто ты один на один с самой вечностью. Это было настолько грандиозное, настолько захватывающее зрелище, что я совсем забыл, кто я, где я и зачем- я здесь. А был я в то утро руководителем спасательных работ, лежал на крохотном уступчике над пропастью и должен был организовать спуск своего пострадавшего товарища по километровой стене Шхельды.

Не каждому дано вступить в единоборство с Ушбой. Но нет большего счастья для альпиниста, чем покорить ее, победить, стать ее властелином. Тот, кто выиграл этот бой, тот прежде всего победил самого себя, свои слабости, свой страх, все, что было в нем ничтожного, ползучего, мелкого.

Тот, кто поднимется на Ушбу, навсегда поверит в себя. И ничем тогда его не сломить, ничем не запугать, ничем не остановить в самых дерзновенных мечтах и делах.

Одними из первых людей на вершину Ушбы поднялись сваны. Ночью на вершине они разожгли костер, чтобы вес люди узнали о том, что нет на свете ничего и никого сильнее людей, что человек, выглядевший рядом с Ушбой ничтожной букашкой, может все... Даже победить Ушбу.