Ян Карский - Я свидетельствую перед миром Страница 61

Он неохотно протянул Дануте бутылку. Несколько глотков живительного напитка придали мне бодрости. Мгновенно исчезла сонливость, и я заметил, что мы едем густым лесом.

— Блистать необязательно, поберегите силы, — предупредила Данута.

В имении с нашим появлением поднялась шумная суета. Не успели мы под осуждающим взглядом кучера выйти из брички, как нас окружили крестьяне. Они беззастенчиво разглядывали меня и обменивались замечаниями, которых я не мог разобрать. Дануту осадила целая орава ребятишек. Все галдели, стараясь перекричать друг друга, что-то беспорядочно рассказывали. Толкались, тянули и дергали, норовя поцеловать, руку обожаемой учительницы — удивительно, как не оторвали! — каждый хотел приложиться первым. А вдобавок ко всему этому гомону кудахтали куры, визжали и лаяли собаки, протяжно мычали где-то вдали коровы.

Я с трудом пробился сквозь толпу детей. Данута стояла красная, растрепанная, облепленная горластой ребятней, но, судя по всему, довольная такой бурной встречей. Пустив в ход ласки и посулы, ей наконец удалось освободиться. Дети разбежались, а я поднялся на просторную веранду и смог обозреть подступы к моему новому убежищу. Прямо перед крыльцом был большой ухоженный газон с кустами белых и розовых пионов посередине. Справа и слева располагались амбары, конюшня, хлев, кузница и прочее. Сам господский дом, ослепительно белый под ярким солнцем, с трех сторон был окружен буковыми аллеями, за которыми виднелись еще какие-то хозяйственные постройки. Убаюканный этим идиллическим зрелищем, я закрыл глаза и с наслаждением слушал хор деревенских звуков. Варшава, подполье, гестапо, побег — все это казалось далеким и нереальным.

Глава XVII

Усадьба, выздоровление, пропаганда

Белые стены высоких покоев родовой усадьбы[102] семейства Сава были увешаны портретами и фотографиями. Старинные картины изображали сцены на балу и на охоте, с портретов смотрели бородатые мужи в национальных костюмах и суровые матроны. А на современных снимках были запечатлены самые младшие члены славного рода. На одном из них я увидел смешную Дануту, всю в веснушках, с торжественным, соответственно случаю, видом — фотография была выпускная. Я увлекся осмотром семейной галереи, но тут получил выговор от Дануты за невежливое поведение.

— Видишь, мама, — сказала она, напирая на слово «мама», чтобы обратить мое внимание на то, что в комнате уже находится эта моя «родственница» собственной персоной, — видишь, какие дурные манеры кузен привез нам из города. Он целую вечность не видел свою тетушку, и вот она входит, а он и не думает с ней поздороваться и вместо этого рассматривает портреты, будто это такая уж невидаль.

Насмешка подействовала. Я смешался и не знал, за что извиняться в первую очередь: за нескромное любопытство или за пренебрежительное отношение к «тетушке», которую видел первый раз в жизни. Это была женщина лет шестидесяти, полная, с необыкновенно свежим, молодым лицом, красивыми светло-каштановыми волосами и карими глазами. Я пробормотал что-то маловразумительное, она ответила улыбкой.

— Он, должно быть, язык проглотил, — сказала Данута матери.

— Оставь бедного мальчика в покое, — заступилась «тетушка» и подошла ко мне.

Она снова ободряюще улыбнулась и сказала нежным мелодичным голосом:

— Не обращайте внимания на Дануту. Она любит ставить людей в неловкое положение. Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома. Данута сказала мне, что вы теперь наш родственник, ее кузен. Я рада помочь вам, хотя, честно говоря, жизнь стала странной, слишком странной для меня. Я привыкла считать родней тех, с кем меня связывают узы крови, а не веление моей дочери. Но, видно, это устаревшие взгляды.

— Вы очень добры, — ответил я. — Надеюсь, я не буду вам в тягость.

— Ничуть. Бедный мальчик, вы такой худой и бледный. Но это дело поправимое. Сядьте, отдохните, а потом, когда перекусите и попьете холодного молока, вы нам расскажете, что нового в Кракове.

— Спасибо, — сказал я. — С удовольствием выпью холодного молока. Сегодня жарко, а я, как видите, одет не по погоде. Надеюсь, у вас тут все в порядке.

«Тетушка» помрачнела:

— Увы, нет. Немцы не ангелы, а мой любимый сын Люциан…

— Мама, не надо! — остановила ее Данута.

Первые три недели моего пребывания в этом чудесном доме я занимался почти исключительно восстановлением здоровья. Лежал, читал, прохаживался по залу со скрипучими половицами, украшенному букетами цветов, болтал со слугами или разглядывал портреты, с которыми совсем сроднился.

Всех обитателей дома, от матери Дануты до кухарок, объединяла какая-то удивительная атмосфера взаимной привязанности и доверия. Сначала я думал, что это объясняется добротой, деликатностью и покладистым характером обеих хозяек. Но потом стал все больше склоняться к тому, что причина в чем-то другом, чего я пока не понимаю. Меня стала раздражать манера домочадцев многозначительно переглядываться, когда им казалось, что я этого не вижу, или резко обрывать беседу при моем появлении. Казалось, все в доме связаны общей тайной, в которую меня, постороннего, не посвящали.

Иногда по ночам мне чудилось, что кто-то стучит в окна, выходящие в сад за домом, слышались невнятные голоса. Долгое время я принимал это за плод разгоряченного, болезненно обостренного воображения. Но однажды ночью мне не спалось, я сидел у окна своей комнаты. И вдруг увидел, что по саду гуляют двое: девушка, в которой я узнал Дануту, и молодой человек. Я не придал этому значения, но утром за завтраком шутливо сказал Дануте:

— Романтические прогулки — приятное развлечение, но не стоит гулять так поздно ночью. Вы промочите ноги, простудитесь, а насморк плохо сочетается с возвышенными чувствами.

У Дануты вытянулось лицо. Она сверкнула на меня глазами и холодно сказала:

— По какому праву ты за мной шпионишь? — И с чисто женской нелогичностью прибавила: — Впрочем, этой ночью я никуда не выходила. У тебя галлюцинации, кузен.

Это задело меня, и я возразил:

— Ты вольна делать что хочешь и гулять с кем хочешь. Но не надо говорить, что я слепой. Я пошутил, а ты злишься…

— Прости. Мне что-то сегодня нездоровится. Но ты ошибся. Я всю ночь была дома.

Я пожал плечами и не стал спорить. Может, у Дануты завязывается роман и она не хочет, чтобы об этом знали, — что ж, ее дело.

На следующей неделе мне было не до тайн — пришло время действовать. Откладывать осмотр имения, который должен был убедить всех в округе, что я действительно агроном, не имело смысла. Нужно было следовать статьям моей легенды, чтобы как можно скорее встретиться с давешним офицером-связным и сократить срок обязательного карантина.