Лидия Герман - Немка Страница 63

В следующую субботу я пошла на школьный вечер. И какая приятная неожиданность меня ожидала там в зале. Сразу у двери с каким-то парнем стоял Павел! И мне надо было мимо него пройти. «Павел! — воскликнула я радостно, — у тебя уже каникулы?» — «Каникулы? У меня нет каникул. Я работаю. Работаю и учусь заочно».

«А где ты работаешь?» — «В райкоме комсомола. Валентина Андреевна ко мне обратилась, не хотел бы я принять участие в школьном театре, готовится комедия в трех действиях. Ты же тоже участвуешь?» — «Нет, я ничего об этом не знаю». — «Непонятно». — «Ну и что? У меня и желания нет больше играть в спектаклях». — «Почему?» — «Пойдем, потанцуем».

Это был единственный раз в моей жизни, когда я сама пригласила парня (или мужчину) на танец. Никогда больше. Почему он меня не пригласил, как всегда прежде? У меня было чувство, что он вообще не хочет со мной танцевать. Что-то изменилось, его отношение ко мне. Ни одной улыбки. Никогда я не искала его взгляда, но они всегда встречались — наши взгляды — дружественные, радостные. В этот раз нет. Он рассказал об экзаменах в литературный институт имени Горького и как он, интереса ради, обращался в одно из известных театральных училищ, и что была возможность быть туда зачисленным — со стипендией. На мой вопрос, почему же он туда не поступил, он только пожал плечами. После второго танца Павел ушел.

В этот вечер спросила меня Альбина Савенко, знаю ли я, что П. Братчун подружился с Людмилой П., что она их в это лето несколько раз встречала вместе в парке и на танцплощадке.

«Я рада за них, — сказала я. — А я думала, что ты…» — «Я нет, Аля. Мы просто хорошие друзья, и надеюсь, что мы ими и останемся». — «Я понимаю», — Аля посмотрела мне в глаза и кивнула…

Приглашение играть в спектакле я получила не от Валентины Андреевны, а от нашей новой учительницы литературы Екатерины Васильевны. Валентина Андреевна теперь преподавала в классах помладше, но нашим школьным театром всё-таки руководила больше она. На первой читке пьесы были еще не все роли заняты. Мне досталась роль 32-летней супруги престарелого профессора. Репетиции устраивались редко и растянулись на несколько месяцев. По-моему, только в марте-апреле мы сыграли эту вещь. Павел великолепно сыграл главную и самую комичную и забавную роль. Еще долгое время мальчишки цитировали его изречения и небольшие монологи. Мою игру оценили как не правдивую, роль явно была не моей.

Моя жилищная проблема приняла неприятный оборот. Саша, моя хозяйка, заявила, что я могу квартироваться у её сестры Моти, причём бесплатно. У её сестры Моти с мужем нет и не было детей, и они бы с удовольствием приняли такую молодую дивчину. Они, правда, живут далековато от школы и в это время года, когда дни становятся всё короче, могут возникнуть трудности с приготовлением домашних заданий, но у них есть керосиновая лампа, и эти двое могут поменьше спать. Я уже знала Мотю, иногда она приходила к своей сестре Саше, и меня крайне удивляло, как могут две сестры быть настолько разными.

В следующую субботу я ушла в Кучук. Еще в начале октября был обильный снегопад, но при первой оттепели снег растаял, теперь же в конце октября было сухо, но немного морозно.

Наша избушка, свежепобеленная, смотрелась празднично и в то же время одиноко на тёмно-сером фоне пустынной глуши осенней степи. Окошки были только снизу немного морозцем изрисованы. Еще не стемнело, но передняя комната была ярко освещена, занавески задёрнуты. Керосиновая лампа горит, определила я радостно. Дверь в пригон была еще не заперта, и я вошла, знакомый запах домашней скотины обдал меня теплом. Корова жевала свою жвачку, чётко слышалось её дыхание, и я пошла к ней. Она стояла, наверно, её еще не подоили? Радостно похлопала я её по спине, погладила по шее, по лбу.

«Лена, хорошая моя Лена, хватает тебе теперь корма?» Она повернула голову и мне послышалось лёгкое «М-м-м».

Теперь я пошла к входной двери в дом. Мы могли попасть в дом только через пригон. Странные голоса раздавались за дверью, я остановилась, прислушалась. Это голоса моей матери и бабушки Лизы, радостный смех, восторженные возгласы… Боже! Как я могла забыть, что моя сестра беременна, может, ребёнок уже родился? Действительно! Обе бабушки купали маленькую Евгению — Женю. Я подошла к тазу, а мама моя говорит: «Видишь, твоя тётя Лида пришла? Она тоже радуется такой прелестной маленькой племяннице». Женя лежала на руке своей бабушки в тазу, морщила лоб, сучила ножками-ручками от удовольствия, и бабушка Лиза поливала её тёплой водой. Элла сидела сбоку и гордо улыбалась. После купания и пеленания в какие-то старые, но чистые тряпицы, мне её дали на руки. Ей было уже более двух недель, и она была просто прелесть. Когда Элла её уже кормила, я пояснила ситуацию с моим жильём. Элла обрадовалась предложенному варианту. Мама моя встревоженно смотрела на меня. Само собой разумеется, понятие «бесплатно» было решающим аргументом.

«Ты справишься», — Элла старалась меня подбодрить, а Лео пообещал к следующему моему приходу раздобыть для меня керосиновую лампу.

На следующий день я снова пошла привычной дорогой в Родино. Три или четыре недели я не была дома, не было необходимости — до весны я была обеспечена картошкой, мукой, луком, небольшим количеством моркови и квашеной капусты. Это еще в сентябре привез мне возница тов. Кондрика. Всё это хранилось в кладовой у Саши. Теперь всё надо перевезти в новую квартиру. Это можно постепенно на санках. В те годы в Сибири в каждой семье имелись санки, которые не только для катания служили, но и для хозяйственных нужд, как транспортное средство. Они были вдвое больше, чем обычные санки, с крепкими полозьями.

Через неделю свежевыпавший снег уже лежал покровом в 20 см.

Когда в субботу я вернулась из школы, перед нашим крыльцом стояли такие сани. В доме меня поприветствовала светлой улыбкой сестра Саши, Мотя. Её мать уже перебралась сюда и была теперь занята приготовлением обеда. Меня они пригласили на обед. Потом мы погрузили моё «добро» на сани, сначала мои школьные принадлежности, потом картофель, завернутый в постельные принадлежности, т. к. мороз крепко прибавил. В заключение всё перевязали верёвкой, и мы с Мотей потянули сани в направлении новой квартиры. По дороге завернули в комендатуру, где я отметилась на «выписку» и «прописку».

В большой комнате была только одна кровать, там спали Мотя и её муж Фёдор. Почти рядом, вдоль стены к двери — огромная русская печь. У стены напротив — широкая длинная лавка (скамья). Стол стоял впереди между лавкой и кроватью. Ближе к двери к скамье примыкал кухонный стол-шкаф. Впереди к печи пристроена плита, где готовилась пища. Между плитой и кроватью стоял небольшой табурет, с которого можно сначала на плиту, потом на печь взобраться. На мой вопрос, где я буду спать, Мотя ответила: «Если хочешь, можешь на скамье спать».