Илья Толстой - Мои воспоминания Страница 63

   На это отец ответил, что "Круг чтения" ему больше нравится, так как слово "круг" дает представление о непрерываемости чтения, что он и хотел выразить этим заглавием.

   Проходит полчаса, "друг" подходит опять к отцу и буквально повторяет ту же фразу.

   На этот раз отец промолчал.

   Вечером, когда "друг" собрался уезжать, он, прощаясь и держа руку отца в своей, снова сказал: "Все-таки, Лев Николаевич, я должен вам сказать, что моя жена и я,обдумывая..." -- и т. д., опять то же самое.

   -- Нет, умирать, скорее умирать! -- простонал отец, проводив друга. -- В сущности, не все ли равно, "Круг чтения", "На каждый день". Нет, умирать пора, так жить больше нельзя.

   И что же? Все-таки одно из изданий мыслей мудрецов было названо не "Круг чтения", а "На каждый день".

   "Ах, душенька, с тех пор как появился этот господин ***, я, право, не знаю, что в сочинениях Льва Николаевича написано им и что написано г-ном ***", -- с грустью говорила чистая сердцем и незлобивая покойница Марья Александровна Шмидт.

   Такое вторжение в авторскую деятельность отца на языке "друга" носило скромное название, "предположительных поправок"5, и несомненно, что Марья Александровна была права, ибо никто никогда не узнает, где кончается то, что писал отец, и где начинаются его уступки

   230

   настойчивым "предположительным поправкам" г-на***, тем более что предусмотрительный советчик условился с моим отцом, чтобы он вместе с ответами возвращал ему все его подлинные письма. Таким образом, г-н*** предусмотрительно навсегда заметает плоды своих интриг.

----------------

   Наряду с проявлявшимся у отца желанием смерти у него за последние годы его жизни была еще одна заветная мечта, к которой он открыто стремился, -- это желание пострадать за свои убеждения.

   На эти мысли прежде всего наталкивали его те административные преследования, которым при его жизни подвергались многие из его друзей и единомышленников.

   Когда он узнавал, что кого-нибудь из-за распространения его сочинений сажали в острог или высылали, он действительно волновался так, что его становилось жалко.

   Я помню случай, когда я приехал в Ясную через несколько дней после ареста Н. Н. Гусева6.

   Два дня я прожил с отцом и только и слышал, что о Гусеве.

   Точно весь мир клином сошелся на этом человеке. И признаюсь, что хотя я сам жалел Гусева, сидевшего в то время в Крапивенской тюрьме, но во мне шевельнулось дурное чувство обиды, что отец так мало обращал внимания на меня и на всех окружающих и так отдался весь мыслям о Николае Николаевиче.

   Охотно сознаюсь, что я в своем непосредственном чувстве был неправ. Если бы я перенесся в то, что в это время испытывал отец, я почувствовал бы это тогда же.

   Еще в 1896 году, по поводу ареста в Туле женщины-врача Холевинской, отец написал министру юстиции Муравьеву длинное письмо, в котором он говорил о неразумности, бесполезности и жестокости мер, принимаемых правительством против тех лиц, которые распространяют его запрещенные сочинения, и просит все меры наказания, устрашения или пресечения зла направить против того, кто считается виновником его...7 "тем более что я заявляю вперед, что я буду, не переставая, до своей смерти, делать то, что правительство считает злом, а что я считаю своей священной перед богом обязанностью"8.

   234

   Конечно, ни это, ни следующие, подобные этому вызовы отца никаких последствий не имели, и высылки и аресты близких ему лиц не прекращались.

   Перед всеми этими людьми отец считал себя нравственно обязанным, и с каждым годом на его совесть ложились все новые и новые тяжести.

   В 1908 году, перед своим юбилеем, отец пишет А. М. Бодянскому:

   "Действительно, ничто так вполне не удовлетворило бы меня и не дало бы мне такой радости, как именно то, чтобы меня посадили в тюрьму, в хорошую, настоящую тюрьму, вонючую, холодную, голодную..."

   Этот поступок... "доставил бы мне на старости лет, перед моей смертью, истинную радость и вместе с тем избавил бы меня от всей предвидимой мною тяжести готовящегося юбилея"9.

   И это пишет тот же человек, который из-за произведенного у него в Ясной Поляне в 1862 году обыска и из-за подписки о невыезде, отобранной у него судебным следователем (когда в 1872 году бык забодал нашего пастуха), негодовал до такой степени, что оба раза хотел экспатриироваться.

----------------

   Очень тяжелые минуты пережил мой отец во время опасной болезни мама, осенью 1906 года.

   Узнав о ее болезни, все мы, дети, съехались в Ясную Поляну.

   Мама лежала уже несколько дней в постели и страшно мучилась невозможными болями живота.

   Приехавший по нашему вызову профессор В. Ф. Снегирев определил распадающуюся внутреннюю опухоль и предложил сделать операцию.

   Для большей уверенности в своем диагнозе и для консультации он попросил вызвать из Петербурга профессора Н. Н. Феноменова, но болезнь мама пошла такими быстрыми шагами, что на третий день, рано утром, Снегирев разбудил всех нас и сказал, что он решил не ждать Феноменова, потому что если не сделать операцию сейчас же, то мама умрет.

   С этими же словами он пошел и к отцу.

   232

   Папа совершенно не верил в пользу операции, думал, что мама умирает, и молитвенно готовился к ее смерти.

   Он считал, что "приблизилась великая и торжественная минута смерти, что надо подчиниться воле божьей и что всякое вмешательство врачей нарушает величие и торжественность великого акта смерти".

   Когда доктор определенно спросил его, согласен ли он на операцию, он ответил, что пускай решает сама мама и дети, а что он устраняется и ни за, ни против говорить не будет.

   Во время самой операции он ушел в Чепыж и там ходил один и молился.

   -- Если будет удачная операция, позвоните мне в колокол два раза, а если нет, то... Нет, лучше не звоните совсем, я сам приду, -- сказал он, передумав, и тихо потел к лесу.

   Через полчаса, когда операция кончилась, мы с сестрой Машей бегом побежали искать папа.

   Он шел нам навстречу, испуганный и бледный.

   -- Благополучно! Благополучно! -- издали закричали мы, увидав его на опушке.

   -- Хорошо, идите, я сейчас приду, -- сказал он сдавленным от волнения голосом и повернул опять в лес.

   Через несколько времени после пробуждения мама от наркоза он взошел к ней и вышел из ее комнаты в подавленном и возмущенном состоянии.