Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда Страница 64

Перепрыгивая через дымящиеся от разрывов воронки, я вбежал в облако дыма и тут же лицом к лицу столкнулся с рослым эсэсовцем. Мы на мгновение остановились. На моей стороне оказалось огромное преимущество: дуло его автомата было направлено на пол-оборота правее меня, а штык моей трехлинейной винтовки - в его грудь. Гитлеровец попытался изменить свое положение, но не успел... Я прыгнул в траншею к немцам и увидел раненого Найденова. Сергей стоял, опершись руками о стенку траншеи, жадно дыша открытым ртом. Я наспех наложил повязку на рану, и он уполз к санитарам, загребая левой рукой.

В сумерках белой ленинградской ночи за каждым траншейным поворотом шла молчаливая, но жестокая рукопашная схватка: слышались одиночные автоматные и пистолетные выстрелы, разрывы гранат, тупые удары прикладов и пронзительные выкрики людей при ударе ножа...

В первую ночь сражения мы сумели лишь на рассвете немного отдохнуть и взяться за ложки. Измотанные непрерывным боем, бойцы ели молча, опустив глаза в котелки. В душе каждый из нас был доволен результатами прошедших суток, но гибель и раны друзей-товарищей омрачали наши успехи. Для меня эта ночь была особенно тяжелой: Зины и Найденова не было рядом. В самом начале боя Зина была ранена в ноги, а Найденов - в плечо и голову.

Трое суток гитлеровцы никак не могли примириться с тем, что их еще на пятьсот метров отогнали от Ленинграда. Они буквально засыпали нас минами, не раз бросались в контратаку, но отвоеванного у врага назад мы не отдавали.

Шестнадцатого июля на рассвете к нам пришел парторг роты и сообщил радостную весть: наши войска на Орловско-Курской дуге приостановили противника и сами перешли в наступление. Угроза советской столице миновала. Мы вздохнули свободнее. В это утро и лопата стала перышком в руках, и даже солнце как-то по-иному взошло - сразу выкатилось из-за горизонта и осветило землю яркими теплыми лучами.

Несколько дней подряд мне пришлось одному, без напарника, наблюдать за траншеей немцев. Только теперь я по-настоящему понял, кто из друзей скрашивал мне жизнь после потери правого глаза.

Я подружился с первым номером станкового пулемета Максимовым Максимом Максимовичем. Солдаты называли его Кубом, и сорокапятилетний мужчина добродушно отзывался на это шуточное прозвище. Но во время боя товарищи называли его только по фамилии. В обращении с бойцами Максимов был прост и ласков. Его доброе, открытое лицо и большие голубые глаза при разговоре всегда смеялись. Казалось, что этот человек вообще не умеет сердиться. Любую работу он выполнял прилежно. Бывало, чистит пулемет или набивает ленту, копает водосточный колодец - и мурлыкает себе под нос какую-нибудь песенку. Но в бою Максимов перерождался: улыбка исчезала, глаза прищуривались, становились колючими, злыми.

- Борис, ленту! - отрывисто приказывал Максимов. - Эй ты! Что открыл рот? Пулю проглотишь! - покрикивал он на подносчиков патронов.

Пулемет в его крепких руках работал безотказно, стрелял без устали.

Максим Максимович временами очень напоминал мне своим поведением дядю Васю. Во всей его повадке и манере было что-то отечески ласковое, располагавшее к нему всех, особенно молодых солдат. Но судьба Максимыча была совсем другая, чем у дяди Васи. Он был жителем небольшого русского городка, долго занимался столярным ремеслом. Вот почему блиндаж пулеметчиков всегда выглядел особенно ладным и прочным. В вещевом мешке Максимов таскал с собой кое-какой столярный инструмент. Особенно любил он рассказывать молодым бойцам, как надо держать себя в бою. Бывало, сядет на корточки, прислонится к стенке траншеи и, попыхивая своей любимой трубочкой, от которой он освобождал рот лишь во время еды и сна, не торопясь, с неизменной улыбкой начнет беседу:

- К примеру, идет бой. Тут, братец мой, глаз солдата должен быть острее шила. Надо помнить, что твои глаза есть вторые глаза командира. Попусту по сторонам не глазей, а то пуля страсть как любит зевак: тут и тюкнет тебя в лоб ихний снайпер. Где командиру уследить, кто из нас что делает? Надо соображать самому!

Максим Максимович, видя, что его внимательно слушают, клал щепотку табаку в трубочку, раскуривал ее, усаживался поудобнее и продолжал:

- Солдату в бою укрытие - каждый бугорок, каждая лунка. Это запомните. Вот, к примеру, я... Первое ранение заработал по глупости. Хотя и немолодой, а прыть свою хотел показать, плохо укрывался... А пуля - не дура, она меня и нашла...

- Так это же и в уставе сказано о применении к местности, - перебивал Максимова кто-либо из молодых бойцов.

- Вишь какой уставщик! Когда тебе, братец мой, читали устав, у твоего уха пуля не звенела, а вот чмокнется она в землю подле носа, о многом подумаешь. Где в уставе сказано, на каком ты месте встретишь противника, а? Какой он тебе гостинец припас? На какой бок ложиться, когда кругом рвутся снаряды? Вот то-то, самому надо соображать. Мне читать устава не довелось, не обучен я, ребята... Это, конечно, плохо. Так вот я на практике третий год устав прохожу. Приходилось немало носом тыкаться в родную землю, прятаться от пуль и осколков. В этом нет ничего зазорного. Вот так и воюю, в долгу перед немцем себя не считаю.

У Максимова была большая семья. Но он почему-то не любил о ней говорить, хотя думал о ней постоянно. Об этом я узнал совершенно неожиданно. Максимов и я стояли как-то на посту, а мороз был тридцать три градуса. Мы зашли в полуразрушенную землянку, чтобы укрыться от ветра. Максим Максимович прижался спиной к моему боку и притих. Вдруг он громко крикнул:

- Фрося! Дай кусочек хлеба!

Я толкнул товарища в бок:

- Ты у кого просишь хлеба? Это кто - Фрося?

Максимов, смущенно улыбаясь, смотрел на меня:

- Тьфу, напасть какая! Это мне приснилось, будто я дома, гляжу, как жена достает из печи буханки хлеба и мочит их водой. Люблю я запах свежего хлеба! Лучше ничего нет. Вот я, верно, и крикнул во сне... Ошалел совсем. Фрося - жена моя.

Однажды утром пришел к пулеметчикам Петр Романов. Он был теперь командиром роты. Максимов, увидев его, быстро одернул гимнастерку, вынул изо рта трубку, сделал несколько четких шагов навстречу и, чеканя каждое слово, торжественно доложил:

- Товарищ лейтенант! Пулеметный расчет к бою готов!

Романов поздоровался с бойцами, взял Максимова за локоть, сказал:

- Готовьтесь, товарищи, к стрелковым соревнованиям. А тебе, Иосиф, приказано сегодня же явиться в штаб полка. Будешь в городе, наведайся к раненым.

Пулеметный расчет под командованием сержанта Максимова стал тщательно готовиться к стрелковым соревнованиям. Не раз проверяли пулеметчики намотку обоих сальников; то увеличивали, то уменьшали силу подачи боковой пружины. Каждая деталь пулемета чистилась до зеркального блеска. Несколько раз в течение дня Максим Максимович спрашивал у меня об условиях предстоящих соревнований.