Лидия Герман - Немка Страница 65

Екатерина Васильевна нам не пересказывала, мы должны были сами читать.

Вечером я уловчилась незаметно заправить свою коптилку и спрятать её на печи. Ещё при свете лампы я вынула из тетради два или три развёрнутых листа и написала заглавие сочинения. Уже в темноте я поднялась на печь с бумагой, чернильницей и ручкой с пером № 86. Сразу же отогнула угол войлочного настила, открылась часть гладкой и твердой поверхности печи. Это был мой письменный стол. Поместив всё туда, сама улеглась и ждала, когда уснут мои хозяева. Тогда начала писать. Писала я то сидя, то лёжа. Потолок был слишком низко над печью. Вдруг раздался кашель. Тотчас я погасила каганец пальцами. Фёдор что-то пробурчал, Мотя ему так же ответила. Потом один из них встал и вышел в переднюю комнату на ведро (в туалет), за ним последовал другой, снова они о чём-то говорили, а потом всё стихло. Я сама чуть не уснула, с трудом поднялась, зажгла каганец. Мне надо было дальше писать. И писала.

В школу я пришла с опозданием на полчаса. Когда я протянула учительнице сочинение, она пролистала его и как-то недоверчиво на меня посмотрела. После урока она подошла к моей парте. «Что с тобой? Что это за почерк? И почему ты опоздала?» Коротко я объяснила ситуацию, без малейшего намерения как-то осудить моих хозяев. «Тебе надо поменять квартиру». — «Этого я и хочу, может, ещё сегодня».

После уроков мы с Алей Савенко вместе вышли из школы, дошли до начальной школы и остановились, так как Але надо было повернуть направо. Слева от начальной школы, не более ста шагов от неё, был виден первый жилой дом. Это был довольно большой дом с шатровой крышей, там я должна была спросить, где можно найти угол для проживания. Аля спросила, не пойти ли ей со мной. Нет, я пойду сама. Когда я приближалась к дому, открылась дверь небольшой пристройки и вышла молодая женщина. Двор был огорожен штакетником. Она, наверное, была намерена пойти в пригон, но увидела меня и остановилась у крыльца. Я поздоровалась и спросила, не может ли она сказать, где бы я поблизости могла найти угол для жилья. Немного подумав, она спросила, кто я такая, и почему ищу жильё. Довольно подробно я объяснила ей всё, при этом я, не отрываясь, смотрела ей в лицо, я просто не могла оторвать глаз от её лица. Она была очень молода, может, в моём возрасте, или даже моложе — просто школьница, только бледный цвет её лица и немного грустное выражение её голубых глаз говорили, что ей не так легко в жизни. Может, она тоже немка?

«Собственно, ты могла бы у меня устроиться. Ты могла бы мне иногда помогать по хозяйству?»

«Да, конечно», — ответила я твердо, не задумываясь.

«Подожди немного, я только схожу в пригон».

Тут же она исчезла в пригоне и вскоре появилась опять.

«Заходи, мы поговорим обо всём».

Через маленькую пристройку с окошечком, через переднюю комнату, которая служила, как у всех, кладовой, где я заметила сложенную узкую односпальную кровать, мы пришли в жилую комнату. Посреди комнаты — детская кроватка, довольно большая, с ребёнком. Всё понятно. Школьница была замужем — это выдала еще пара мужских ботинок, стоявших рядом.

«Мой муж сейчас придёт, повезло, что он сегодня дома, а то он больше в разъездах — по службе. Он работает страховым агентом. Я всё время одна дома с дочкой, с тобой мне было бы не так скучно».

«А сколько за квартиру?» — «Нисколько. Ты могла бы иногда за ребёнком присматривать, когда я в пригоне, или воду из колодца приношу. Могла бы ты?» — «Безусловно, вообще без проблем, но только после школы, воду я сама могу приносить и до школы».

Девочка проснулась и широко открытыми глазами смотрела на меня. Мама взяла её на руки, а я спросила, как её зовут. «Наташа», был ответ. Я тоже представилась. Молодую женщину звали Люба, ей было 20 лет, скоро ей исполниться 21. А мне скоро 19. Она была уже три года замужем, а Наташе скоро будет 2 года. Я поманила девочку руками, и она потянулась ко мне. Так она оказалась у меня на руках. Пришёл муж, и Люба вдруг ожила словно, бодро она поведала ему о моём положении, и что ей бы очень хотелось, чтобы я у них жила — до конца учебного года, ведь осталось всего шесть месяцев. Пётр, так звали мужа Любы, был на всё согласен. Люба настояла, чтоб я сегодня ещё переехала, и она хотела мне при этом помочь. Пётр остался с девочкой.

В комендатуре я объяснила, почему я меняю квартиру. Так Люба узнала, что я обязана отмечаться в комендатуре. Тогда я не знала, что все мои хозяева значились в комендатуре как ответственные за меня. По-моему, и директор школы, и мои классные руководители были моими надсмотрщиками. Слава Богу, я тогда не знала об этом. Как бы там ни было, мне было хорошо у Любы и с Любой.

До зимних каникул мне оставалась одна неделя. Я наслаждалась новыми жилищными и жизненными условиями вблизи от школы, и прежде всего, наверное, возможностью при электрическом свете читать и выполнять уроки. В любое время я могла разжечь в грубе огонь, если уже всё потухло. И сама Люба восполняла пробелы в моём одиночестве, она заменила недостающую мне школьную подругу. Её радушие, её добросердечность имели благоприятное воздействие и иногда я игнорировала свои задания, чтобы с Любой по душам поболтать.

Люба выросла далеко от Родино, в маленьком селе другого, не Родинского района. Её отец погиб на войне, мать пробивалась в колхозе, с перерывами Люба закончила семь классов и работала потом табельщицей (или контролёршей). В это время вернувшийся после войны Пётр увидел на каком-то мероприятии эту девушку. Последовало объяснение в любви, а затем предложение жениться. О своей любви к Петру, который лучше всех, красивее всех и умнее всех, Люба не могла говорить без слёз. После женитьбы они перебрались в Родино, где он, как участник войны, получил в райисполкоме работу страховым агентом и к тому же эту хорошую квартиру. Люба была вне себя от счастья. Первый год прошёл как во сне, он каждый вечер приходил домой, независимо от расстояния до села, в котором он в этот день работал. Иногда приезжал на попутных, иногда на велосипеде или пешком. «Теперь он приезжает только по субботам», — сказала Люба так грустно, что у меня чуть слёзы не выступили. Об этом рассказала мне Люба несколько недель спустя. До этого она всё интересовалась, почему у меня нет друга, любимого человека. «Такая девчонка… тебе 19, в твоём возрасте я уже была замужем и ребёнок был. Что, у вас в школе нет мальчишек? Или в классе?» — «Есть. В нашем классе 12 мальчишек и 5 девочек, и ни у одной из нас нет друга». Люба только качала головой, не могла она этого понять.

В январе, после моих каникул, при морозе 40 отелилась у них корова. Телёнка принесли в комнату и положили на слой соломы возле двери перед печью. На следующий день он уже сухой стоял на ногах, хотя не совсем твёрдо. Я его гладила и похлопывала, подводила к нему Наташу, чтоб она погладила телёночка. Малышка радовалась и звонко смеялась. Люба только насмешливо улыбалась, говорила, что я наивна как ребёнок. Неделю, по-моему, находился телёнок в квартире. Наташа уже привыкла и сама подходила к нему. Однажды я погладила телёнка по спине, обняла его и поцеловала в лоб, затем пошла к столу, чтобы делать уроки. «И не стыдно тебе?» — раздалось. «За что?» — испуганно спросила я. «Телёнка целовать. Парня тебе надо обнимать, к себе прижимать и целовать, а не телёнка». — «Люба…» Я смутилась крайне, а Люба очень серьёзно продолжила: «Это же не нормально, что ты не интересуешься мальчишками, я уверена, что многие в школе влюблены в тебя». Что мне ей ответить? Что… я же немка, и мне нельзя любить парня, который мне нравится? Она же знает кто я, почему она этого не понимает? А я не хотела об этом говорить, будто я жалуюсь на свою судьбу, как немка из России, из страны, в которой все могут быть только счастливы. Не хотелось мне уже делать задание, легла я на свою койку, повернулась к стене… На стене над моей кроватью (шириной 60 см.) вместо ковра висел большой плакат — один из тех, которые Любин муж распространял по району. Мой плакат-ковёр призывал к восстановлению разрушенного войной народного хозяйства страны в 5 лет. На фоне строительства высотного здания с новейшими кранами и другими механизмами стоит молодой человек в очках, в кепке с козырьком и с логарифмической линейкой в руках. Взгляд его задумчиво обращён куда-то вдаль. «Посмотри, Люба, вот это мой жених, за него я бы вышла замуж». Медленно я провела рукой по картине, по изображению молодого человека, по-видимому, инженера-строителя.