Элис Токлас - Моя жизнь с Гертрудой Стайн Страница 65

Рубина стремится сделать своих детей американцами. Таково, по ее словам, было намерение Аллана. Они определенно не смогут адаптироваться к американскому образу жизни, не говоря уже о том, чтобы понять американскую ментальность. Майкл упрям, Мими — более гибкая и широких взглядов. Рубина попросила меня об одной услуге, чего я не могла позволить и с тех пор я не видела ее и вероятно не увижу, поскольку прошло уже много времени [с тех пор]. Она хорошая мать — по ее убеждению.

Да, Лео и Гертруда знали Глэди Дикон благодаря Беренсону, еще до ее замужества. Гертруда находила ее достаточно искренней, но неинтересной. Лео рассказал мне, что однажды на званом обеде она заявила — Стайн и я, единственные люди, у которых оказалось достаточно мужества, чтобы целиком преодолеть манеры, с которыми были рождены и воспитывались, и потому оказались в состоянии вести свободную, необремененную ничем жизнь.

С наилучшими пожеланиями, дорогая Аннетт.

Всегда с любовью,

Дональду Гэллапу, Нью-Хейвен.

12 июля 1954 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Увидите в своих газетах нечто вроде шумихи, в которую мы все вовлечены в связи с требованием дочери Щукина отдать ей картины отца, выставленные советским правительством в Pensée Française. Но что вы, по-видимому, не знаете, что она также потребовала картину № 10[162] в каталоге, одну из десяти, ту, которая находится здесь [у Стайн]. Это длинная и узкая картина, которая висит в petit salon и на ней есть русские буквы. Это и есть причина, по которой она требует ее! Но есть Канвейлер, который будет свидетельствовать сегодня во второй половине дня, что он продал картину Гертруде в 1914, и картина никогда не покидала ее квартиру. На обратной стороне холста имеется печать: «Эта картина принадлежит наследственному имуществу Г. С.», которую я поставила на всех картинах, опасаясь, что Аллан силой заберет одну или несколько, чтобы продать для собственных нужд. Русские забрали картины Щ. в свое посольство чтобы защитить их — [мои] десять все еще здесь в Pensée Française и меня спросили, не желаю ли я забрать их. Канвейлер посоветовал не забирать. Если быстро последует положительное решение — что легко может произойти — выставка опять откроется.

Картины, вероятно, хорошо защищены двумя французскими законами — так утверждает мой адвокат — но решение может затянуться. Что за глупая мадам Щ. Де Келльнер! Вся история вызвала столько же ажиотажа, как и l’affaire Indo-Chine[163] — здесь в Париже. Не стоит говорить, каким рассудительным и эффективным оказался Канвейлер.

Позволив себе экстравагантность — [авторучку] Паркер 5 — я измучилась до смерти, используя ее — следует ли ее выбросить или необходимо предпринять нечто ужасное, чтобы привести ее в порядок? Должно быть придумано нечто лучшее, чем эта схватка. Приезжайте, как наметили. О, будет замечательно. Я припасу очень хорошую бутылку бренди. Приезжайте, пропустим по рюмочке.

С любовью дорогой Дональд,

Аннетт Розеншайн, Беркли, Калифорния.

2 февраля 1955 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Смерть Матисса вероятно вызвала в твоей памяти воспоминаний куда больше, чем у меня. Его здоровье в последние несколько лет было таким шатким, что известие о смерти не явилось шоком. Миссис Хаас, которая посетила меня несколько лет тому назад, только что прислала весточку, что она с приятельницей отдают портреты Майка и Сары в ваш музей искусства, чтобы они послужили отправной точкой для создания коллекции их памяти — замечательный и щедрый geste. Миссис Хаас вскоре будет в Париже, и я узнаю больше подробностей. Йельский литературный журнал The Yale Literary Magazine готовит специальный номер «Памяти Анри Матисса», деньги от которого предназначаются для студента-француза, обучающегося в Йейле. Среди людей, коих пригласили участвовать, есть и я. Меня попросили прислать воспоминания о раннем Матиссе. Они и в самом деле ранние, ибо я не видела его свыше тридцати лет. Он не одобрял кубизм Пикассо — было трудно найти соответствующий материал — в конце концов я собрала его достаточно и отослала, заметив, что они могут вырезать все, что найдут бесполезным.

Я думаю, что мадам Матисс еще жива — они развелись много лет тому назад. Она и [дочь] Марго были серьезно связаны с Сопротивлением и за несколько месяцев до освобождения были схвачены гестапо. Мадам Матисс отправили в тюрьму во Франции, а Марго — в Германию, откуда она вернулась в очень плохом состоянии. Мы встретились с ней на каком-то званом обеде, и позднее Гертруда отвезла их домой. Марго была очень симпатичной. Отличная физическая подготовка мадам Матисс была очевидной. Позднее она навестила меня и продемонстрировала свои героические усилия.

От вездесущей миссис Спригг я узнала о ее визите к тебе — она может писать, но может ли она читать? После встречи со мной, [выяснилось], что она прочла очень мало произведений Гертруды. Она — личность успешная, если принять ее стандарты.

Не ранее чем через два месяца «Харперс» даст отчет о продаже кулинарной книги — они пишут, что книга продается хорошо. Будет приятно, если это обеспечит двухмесячный отпуск — все пугающе дорого здесь, но правильно говорят: так обстоит дело во всем мире.

Читала ли ты книгу Луиса Бромфильда A Remedy for a Tired World[164]. Его видение не вдохновляет — но он весьма практичен и потому может сказать нечто, что подталкивает к чтению [его книг] — в течение многих лет он глубоко изучал, исключив все другое, проблему истощения фермерской земли в Соединенных Штатах.

Надеюсь, ты здорова и шлю тебе массу теплых и добрых пожеланий.

Всегда с любовью,

Дональду Гэллапу, Нью-Хейвен.

13 February 1955 г.

улица Кристин, 5, Париж VI.

Я не видела каталога выставки [сестер] Коун, но знаю большинство картин, у них имеющихся. The Blue Nude[165] висела над софой на улице Флерюс — при разделении картин она досталась Лео, который обменял ее (вместе с другими картинами) на Ренуара. Портрет Лео — ему подарок от Пикассо. При разделе Лео не хотел его (даже он был ему неприятен), поэтому портрет остался на улице де Флерюс, пока Гертруда не продала его сестрам Коун. Знаете, дядя Гертруды, Сол, когда она с Бертой[166] отправилась жить на Восточное побережье, хотел купить у нее фотографию ее бабушки (его матери) — Гертруда пришла в негодование: «Никто не продает фотографию своей бабушки». Если она и продала портрет брата, то ответила бы, что это совсем другое дело — и в самом деле, это было другое дело. Могла ли она надеяться его забыть, если он висел на стене. Кстати говоря, портрет был очень похож на него, таким он был, когда я его впервые увидела.