Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме. Страница 66

Спружинив, как кошка, я отскочил на несколько футов влево, подальше от рептилии, и приземлился так, что моё туловище лежало на земле, а ноги повисли над бирманской ловушкой на тигра. Прямоугольная яма три[190] на четыре фута[191] была вырыта вьетконговцами на человека. Она имела глубину несколько футов и была утыкана десятками заострённых кольев-пунджи. Яму скрывал настил из тонких бамбуковых палочек, прикрытых листьями. Мне повезло. Случись мне провалиться, я превратился бы в человеческий шиш-кебаб.

Теперь на юге поляны появился другой ВК. У него был гранатомёт М-79, и он запускал гранаты по тому месту, где, похоже, застрял второй взвод. От вида и звука разрывающихся гранат меня передёрнуло. После нескольких разрывов мы слышали, как вокруг свистят осколки. Мы поспешно открыли огонь по обоим стрелкам из всего, что у нас было, пытаясь помочь второму взводу выбраться из неприятного положения. Казалось, им потребовалась вечность, чтобы отойти с поляны и отступить к северу.

Выпущенные из гранатомёта гранты летели так медленно, что в полёте их можно было видеть и прикинуть их траекторию. Их скорость составляла всего сто или двести футов[192] в секунду, как у хорошей теннисной подачи. Я фантазировал насчёт того, чтобы сбить одну из них выстрелом, если она полетит в нашу сторону. Это следовало сделать из М-60, не из моей М-16.

К счастью, динк с М-79 носил на глазах шоры и стрелял только прямо перед собой, по замеченному им взводу, который представлял собой более крупную и удобную мишень. Он ни разу не выстрелил налево от себя, по мне и Джилберту. За это я ему благодарен. Мы стояли достаточно близко, и могли бы наесться осколков, прежде, чем заварушка закончилась. После некоторых разрывов мы слышали, как куски металла проносятся в нашем направлении. Спасибо ВК, он ни разу не сменил своей тактики и не сделал ни одного выстрела прямо по нам. Мне только этого и надо было.

Как раз когда последние солдаты обстрелянного взвода отступали к северу, покидая поляну, одна последная, удачная граната медленно проплыла по воздуху и взорвалась. Двоих Чёрных Львов серьёзно накрыло, но не убило.

Как будто ВК, змей и тигриных ловушек было недостаточно, несколько танков показались, чтобы присоединиться к веселью. Они перетянули вражеских огонь на себя и отвечали кассетными снарядами, которые мы называли «ульи». Эти 90-миллиметровые снаряды напоминали картечь времён Наполеона, только вместо туч круглых пуль они запускали целые рои маленьких стрелок длиной в дюйм[193], под названием «флешетты». Мы все слышали истории об их боевом применении, и что потом мёртвых ВК находили приколотыми к деревьям или с руками, пришпиленными к груди. Возможно, это тоже была легенда джунглей. Вдобавок к «ульям» танкисты, как сумасшедшие, поливали окрестности из пулемётов 30-го и 50-го калибра. Танки прокатились по всем тем, кто стрелял по ним, и помчались на нас. Прежде, чем всё прояснилось, их плотный огонь был направлен в нашу сторону. За это время ещё двоих наших ранило. Одному попало в правый глаз без выходного отверстия. Другого ранило в нижнюю часть живота. Позже Док Болдуин сказал мне, что раненого в живот парализовало ниже пояса, но не знал, навсегда ли это.

Не было вполне ясно, были ли эти две последние наши потери из девяти, понесённых в тот день, вызваны вражеским огнём. Ходили слухи, что их подстрелили из танков, но наверняка не знал никто. Также много говорили насчёт того, что лейтенант из второго взвода не сумел достаточно быстро найти выход из ситуации, когда взвод попался на поляне и в них летели гранаты. Как рассказывали, взводный сержант Смит взял на себя командование, отдавал приказы, и отвёл всех назад.

Нам не пришлось сильно напрягать воображение, чтобы поверить той части этой истории, которая касалась Марка Смита. Он был жёстким, без дураков, взводным сержантом. Иногда он носил помповый дробовик вместо М-16. Ему дали прозвище Зиппо Смит. Я думаю, это потому, что он, хотя и не курил, всегда носил с собой блестящую зажигалку «Зиппо», которой он пользовался для поджигания хижин. Впоследствии ему предстояло получить фронтовое повышение и стать офицером. Такое бывало не очень часто. Во Вьетнаме получение офицерских званий в полевых условиях встречалось не чаще, чем зубы у кур.

Когда первых раненых, Альвареса и Лава, перенесли на посадочную зону, даст-оффы из Фу Лой не могли подлететь из-за летящих над головой артиллерийских снарядов. Полковник Маркс, командир бригады, вылетел на своём собственном вертолёте, чтобы оценить ситуацию. Он приземлился и выпрыгнул с гранатомётом в руках, пока раненых погрузили в его вертолёт и увезли. Маркс остался на земле. Все мы, пехотинцы, думали, что это просто эффектное шоу, демонстрирующее поддержку со стороны полковника. Ранее я уже слышал истории о высокопоставленных офицерах, которые летели сквозь густое дерьмо, чтобы забрать раненых из тех мест, куда медэваки отказывались вылетать. До того дня я считал, что это просто ещё одна легенда. Вскоре после прибытия полковника Маркса артиллерийский огонь ненадолго утих, чтобы пропустить медицинские вертолёты.

Вскоре все раненые были эвакуированы на вертолётах. Те из нас, кто остался на земле, «сцепили повозки» в защитный периметр вокруг посадочной зоны и проверили территорию. Наскоро была устроена перекличка, чтобы убедиться, что нет пропавших. Это не всегда очевидно, учитывая туман войны. Когда множество раненых тащат в разных направлениях солдаты из разных взводов и загружают их в разные вертолёты, и никто не ведёт общий список, кого куда отправили, становится понятно, как можно кого-нибудь потерять, просмотреть или просто забыть. По-видимому, пришли к консенсусу в том, что все на месте, потому что не было попыток вернуться в лагерь ВК в поисках отставших.

Когда всех раненых увезли, артиллерия вновь заработала. Было решено, что нам не потребуется подвоз боеприпасов прямо сейчас, это может подождать до завтра. Простояв тридцать или сорок минут в боевом охранении на посадочной площадке, рота передвинулась примерно на километр к югу, где мы окопались и провели спокойную ночь без событий.

Утро было как пистолетный выстрел. Обычно долгие часы ночного дежурства пролетели шустро, почти приятно. Я должен был много чего записать в свой дневник. Когда я не писал, я погружался в себя, глубоко в свои мысли. Ночные часы, что я проводил на вахте в одиночестве, обдумывая всё произошедшее, были необходимы мне, чтобы разобрать мысли в своей голове. В темноте я вновь и вновь просматривал события дня, перебирая возможности. Как мне ко всему этому относиться? Ампутируют ли Лаву ногу? Что, если бы меня подстрелили? Мог ли я сделать что-нибудь иначе? Сможет ли парализованный парень когда-нибудь снова ходить? Достаточно ли хорошо я справился? Мне лестно было думать, что у меня никогда не проскакивала мысль сдриснуть, как те два парня, которым Фэйрмен не дал убежать.