Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме. Страница 65

Я не помню никакого определённого сигнала, мы просто поднялись на удивление в унисон и зашагали вперёд. Каждый ствол у нас работал на полную катушку. Трассеры с обеих сторон летели во всех направлениях. Воздух вокруг нас был перенасыщен сгоревшим порохом и казался серым. Это было нереально. Каждый из нас играл в русскую рулетку и мы все это знали. Парень, идущий непосредственно справа от меня испустил стон, скрючился и свалился, получив пулю в живот. Через несколько шагов сержант Кондор, следующий справа в нашей импровизированной линии, взвизгнул, словно щенок, которого шлёпнули, потому что пуля пробила его рубашку спереди и вышла сзади. Она оставила красный, вздутый рубец у него на боку, но кровь не текла. Он проковылял ещё один или два шага и свалился лицом вперед. Вскоре он снова стоял на ногах, шагал вперёд, стреляя вместе с нами.

Всё это, без всякого сомнения, было самым большим безумием, что мне доводилось делать в жизни. Трудно поверить, что я действительно был там, шагая вперёд, к траншее, полной стреляющих по мне людей. Мы быстро приближались к их позициям. Я не знал, дойдёт ли дело до стрельбы прямой наводкой, когда мы туда доберёмся, или мы начнём биться врукопашную, или что-то ещё. Я не имел времени раздумывать и не мог собрать мысли, чтобы это сделать, пока мы не дошли. Наступление продолжалось метров тридцать или сорок, и заняло не более минуты. Когда мы добрались до лагеря, я глубоко дышал, и сердце у меня колотилось, словно взбесившаяся машина Морзе.

Пока мы шли, Джилберт выпалил почти полную стопатронную ленту. Я выпустил около пятидесяти пуль из трёх разных магазинов. Как ни странно, и как ни невероятно это звучит, во время заварухи я отмечал факт, что уничтожаю государственное имущество, когда выбрасываю пустой магазин вместо того, чтобы спрятать его. Так я мог быстрее перезаряжаться. Это была непонятная реакция. Однако, оказаться в положении, когда позволительно так делать, помогало мне чувствовать себя настоящим солдатом.

Лагерь, когда мы до него добрались, оказался пуст, за исключением одного мёртвого вьетконговского солдата, лежащего в траншее. Другие раненые вражеские солдаты оставили два кровавых следа, ведущих за пределы лагеря, один к северу, а другой — к востоку. Ну, по крайней мере, мы сыграли не всухую. Мы продолжали продвижение, стреляя и перезаряжаясь, сквозь лагерь и дальше в джунгли, пока не преодолели достаточное расстояние, чтобы устроить приличный оборонительный периметр. Тут мы остановились и перегруппировались, расставив членов всех отделений на свои позиции с нормальными промежутками.

Пока мы стояли там в качестве блокирующих сил на случай, если ВК вернутся, другие взводы направились к нам, чтобы перенести наших раненых к посадочной зоне к югу от нас. Была привлечена артиллерия, и снаряды летели у нас над головой в сторону путей отступления ВК.

Вражеский бивуак был не особо обширным. Там была стрелковая траншея, теперь полная стреляных гильз, по которым мы рассудили, что стрелков было десять. Там был довольно глубокий колодец, металлические горшки, одежда и рис. Я нашёл пустую пачку от английских сигарет «Руби», что мне показалось очень странным. Шарп нашёл изящную маленькую керамическую чашку размером с грейпфрут. Она была накрыта листком коричневой бумаги и дважды перевязана чистой белой бечёвкой. Она выглядела невинной и хрупкой и поразительно неуместной там. Внутри оказалось немного чистой воды, и сидел толстый краб, чьё-то изысканное лакомство.

Какой-то бедный вьетконговец носил его с собой, храня, словно драгоценное сокровище. Пока он его носил, в его ближайшем будущем было хотя бы одно маленькое, но надёжное светлое пятно, на которое он мог рассчитывать вне зависимости от того, насколько дерьмовым было всё его существование. Это напомнило мне редкие пайковые банки с по-настоящему вкусной едой, вроде персиков или кекса. Я носил их с собой по несколько дней, прежде чем съесть, что нельзя было сделать, пока мы находились в пути, и я просто старался набрать калорий. По-настоящему хорошую еду следовало есть, когда мы где-то останавливались, так что её можно было употребить медленно и со вкусом.

Лагерь выглядел потрепанным. Отметины от пуль виднелись на любой ветке толщиной более дюйма[187]. В листьях было столько дырок от пуль, иногда даже не по одной, что вся местность напоминала табачную ферму после хорошего калифорнийского града. Посчитав свои патроны, поговорив с остальными и проведя нехитрые математические расчёты, я пришёл к выводу, что за время этой короткой стычки мы выпустили по врагу около четырёх тысяч пуль.

Я осторожно спустил в колодец фальшфейер на верёвке. Он не сильно улучшил видимость. Шарп бросил туда гранату, но она не сработала и не взорвалась. Мы вспомнили об одной легенде джунглей, что дымовая шашка, брошенная в колодец, отравляет воду. По этой причине бросание дымовых шашек в колодцы и водные резервуары запрещено Женевской конвенцией. Я зажёг жёлтую дымовуху и бросил её вниз. Со свистом и пердежом она утонула и погасла. Если легенда джунглей гласила правду, то должны были остаться несгоревшие химикалии, которые отравили колодец.

Вокруг лагеря в джунглях загремели выстрелы. Все рации вдруг снова заговорили. Фэйрмен и Шарп оживились и подавали знаки, что мы быстро уходим и выдвигаемся к югу. Двое парней спросили, можно ли им скинуть мёртвого гука в колодец. Фэйрмен не видел причины отказать, так что гук полетел вниз с плеском. Это должно было наверняка отравить колодец, и моя дымовая шашка показалась бы мелочью.

Двигаясь к югу сквозь заросли, мы вскоре дошли до западного края поляны. Одновременно с нами другой взвод вошёл на ту же поляну, имеющую площадь около двух акров[188], с северного конца. Эта поляна была не той, где садились медэваки, а просто открытым местом, которое нам предстояло пересечь, чтобы добраться туда, откуда вывозили раненых.

Пока мы там стояли, вьетконговский стрелок, спрятавшийся на южном конце поляны, открыл по нам огонь. Мы бросились на землю. Прежде, чем я успел выстрелить по нему хотя бы раз, гадюка, тварь настолько страшная на вид, насколько Бог сумел сотворить, выползла из зарослей, помахивая языком и двигаясь прямо к моему лицу. Она была всего в три фута длиной[189], но когда ваш подбородок находится на уровне земли, змея выглядит гигантской. Она быстро и бесстрашно приближалась ко мне, как будто намеревалась заползти ко мне в нос или в глотку.

Спружинив, как кошка, я отскочил на несколько футов влево, подальше от рептилии, и приземлился так, что моё туловище лежало на земле, а ноги повисли над бирманской ловушкой на тигра. Прямоугольная яма три[190] на четыре фута[191] была вырыта вьетконговцами на человека. Она имела глубину несколько футов и была утыкана десятками заострённых кольев-пунджи. Яму скрывал настил из тонких бамбуковых палочек, прикрытых листьями. Мне повезло. Случись мне провалиться, я превратился бы в человеческий шиш-кебаб.