Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова Страница 67

В ответ пришло письмо Левитана, и похоже, он не шутил: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости Господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею — божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть. Поселились мы в Тверской губернии вблизи усадьбы Панафидина, дяди Лики <…> Сплошной я психопат! Тебе, если только приедешь, будет занятно — чудная рыбная ловля и довольно милая наша компания, состоящая из Софьи Петровны, меня, Дружка и Весты-девственницы».

Несколько дней в Богимове пробыл Суворин, подумывая купить дом с мезонином в близлежащем поместье, — тогда бы Антон был его дачным соседом. Тем временем Маша слегла с симптомами брюшного тифа. Это обеспокоило Левитана, и он прислал еще одно письмо: «Встревожило меня очень извещение о болезни Марии Павловны. Как вы упустили мангуста? Ведь это черт знает что такое! Просто похабно везти из Цейлона зверя для того, чтобы он пропал в Калужской губернии!!! Флегма ты сплошная — писать о болезни Марии Павловны и о пропаже мангуста хладнокровно, как будто бы так и следовало!»

Приписку к письму сделала Софья Кувшинникова (они с Чеховым друг друга не переносили): «Присовокупляю и мои тревогу и сожаление — первую по поводу болезни Марии Павловны, второе по поводу бедного мангуста! Не понимаю, как можно было выпустить на погибель этого маленького чужеземца. Начинаю просто думать, что Вы, Чеховы, страшно завидовали его успеху и потому умышленно не сберегли Вашего соперника!..»

Впрочем, Маша скоро поправилась и уехала в Сумы к Наталье Линтваревой. Без Лики, сестры и мангуста Антону было тоскливо и одиноко. В письмах к Суворину он повел разговор на тему секса. В мае в Петербурге состоялся вызвавший много толков судебный процесс, в котором в качестве обвиняемой фигурировала семнадцатилетняя гимназистка, дочь надворного советника, причем слушание дела проходило в закрытом суде. Суворин поделился с Чеховым подробностями; тот в ответ написал, что нимфоманок следует отправлять в сумасшедший дом, и предсказал судьбу гимназистки: «В провинции у отца она будет давать кучерам и лакеям, потом, когда отец ее прогонит, поступит в бордель или, в лучшем случае в оперетку, а в старости, если не умрет от чахотки, она будет писать нравоучительные фельетоны, пьесы и письма из Берлина или Вены — слог у нее выразительный и вполне литературный»[223]. На рассуждение Суворина о том, что в последнее время «девочки стали столь откровенно развратны», Чехов в письме от 27 мая приводит в пример малолетних обольстительниц у Пушкина и Шекспира и добавляет: «Кстати, о девочках». Далее в тексте густо зачеркнуто 14 строк (дело рук Суворина или Маши), так что мнение Антона на этот счет осталось неизвестным. В Чехове, как и в Суворине, сластолюбие сочеталось с пуританством весьма причудливым образом. Оба они ценили женскую сексуальность, но в отличие от Суворина, Антон опасался близости с женщиной, если это грозило ущемлением его свободы или отвлекало от занятий литературой.

Второго июня охотник с собакой обнаружил в расщелине каменоломни диковинного зверя. Им оказался беглый мангуст. Сволочь был пойман и водворен в Богимово — там он забавлял детей с соседних дач и демонстрировал свою ловкость, расправляясь со змеями.

Весь июнь на лоне природы разыгрывалась странная пастораль. Антон и Лика возобновили переписку, при этом Антон продолжал подшучивать над девушкой, а та играла с ним в кошки-мышки. Несколько дней Лика провела в Москве, подыскивая для Чеховых новое жилье. Вернувшись на дачу, она жаловалась, что Кувшинникова не спускает с нее глаз и что здоровье не позволяет ей выходить по вечерам на улицу. Антон взывал к своей «очаровательной, изумительной» Лике, то прощая ей увлечение «черкесом» Левитаном, то требуя: «Приезжайте же, а то плохо будет». Он послал ей фотографию мичмана с парохода «Петербург», подписав ее «Не забывай своего Петьку». Лика все не приезжала, а в письмах не вполне убедительно пыталась разыгрывать из себя невинность: «У нас тоже великолепный сад <…> да кроме того, еще и Левитан, на которого, впрочем, мне приходится только облизываться, так как ко мне близко он подойти не смеет, а вдвоем нас ни на минуту не оставляют. Софья Петровна очень милая; ко мне она относится теперь очень хорошо и совершенно искренно. Она, по-видимому, вполне уверилась, что для нее я не могу быть опасной…»[224]

Все понимали: Софья Кувшинникова потому столь долго продержалась рядом с Левитаном, что закрывала глаза на его параллельные романы. Впрочем, в середине лета она уехала из Затишья, и Левитану уже больше ничего не могло помешать. На память о тех днях у него осталась подаренная Ликой фотография. В конце июля Антон написал Лике из Богимова письмо от имени сестры: «Если ты решила расторгнуть на несколько дней наш трогательный тройственный союз, то я уговорю брата отложить свой отъезд. <…> С нетерпением ждем». Ответа не последовало. Суворин, снова ненадолго заехавший в Богимово, отговаривал Антона от идеи жениться на Лике[225].

Реакция Чехова на вероломный поступок Левитана была резкой, но искусно завуалированной. Больше он Лике призывных писем не писал. Несмотря на то что работа над книгой о Сахалине была далека от завершения, а повесть «Дуэль» только что отправлена Суворину, он 18 августа написал петербургскому присяжному поверенному и собрату по перу Ф. Червинскому, прося его поинтересоваться расценками в журнале «Нива» и сообщив, что у него есть «подходящий рассказик». Червинский посоветовал передать рассказ в журнал «Север», редактором которого стал В. Тихонов, и в результате отмщение Антона Левитану, Кувшинниковой и Лике нашло выход в напечатанном там рассказе «Попрыгунья». (Хозяину чеховской дачи, Былим-Колосовскому придется подождать три года, прежде чем он будет беспощадно высмеян в другом чеховском рассказе, «Дом с мезонином».)

Работая над «Дуэлью», Чехов обнаружил любопытный человеческий материал в соседе по даче. Зоолог В. Вагнер, прозванный дачниками Паучком, поддержал профессора Тимирязева в критике «шарлатанских» экспериментов над животными в московском зоологическом саду. У Вагнера, ярого дарвиниста, Чехов позаимствовал многие черты характера и убеждения, передав их главному герою, фон Корену. Вместе с Вагнером они написали резкую заметку на злобу дня, появившуюся в «Новом времени» под названием «Фокусники».

К концу августа в Богимове похолодало. Впереди Чехова ждала осень с непогодой и городскими заботами. Тетя Феничка, жившая за хозяйку в чеховском доме, прислала Евгении Яковлевне последнее в своей жизни письмо: «Дорогая сестра Евгения Яковлевна, письмо твое получила, и сметанку, и варенье, и баранину, за все много благодарим, только, голубочка сестрица, не присылай больше, <…> совершенно не могу готовить, просто плачем <…> На Петра и Павла в праздник Святых апостолов супу наварила, а в воскресение-то совсем больна, вот мне хочется хохлацкого пирожка с вишнями, нет сил <…> ты меня-то не зови, лучше бы меня отвезти на маленькую квартирку, здесь я совершенно не могу <…> да за что на меня гнев Божий <…> и все у меня горько в горле, и столько времени я тоскую»[226].

В ответ Антон написал ее сыну Алексею, строго наказав ему кормить тетку маслинами и жареной рыбой, давать порошки от кашля и недоумевая, почему за все лето ее ни разу не смотрел врач. У постели умирающей Антон появится лишь через месяц. В августе он на день выбрался в Москву — однако посетил не тетю Феничку, а московский зоосад.

Двадцать восьмого августа в Москву приехал Павел Егорович. Он отправил домой тетю Феничку с Алексеем, вымел квартиру и остался доволен лишь тем, что кот Картузик истребил всех крыс. Сам Павел Егорович тоже готовился к переезду — Ваня за свое усердие получил в Москве место учителя с прекрасной квартирой. Антон стремился душой к Суворину. Того расстроила смерть слуги «от заворота кишок», и Антон утешал его. Дофин, заподозрив у себя чахотку, уехал на Волгу пить кумыс — Антон уверял Суворина, что Дофин излишне мнителен. Он порадовался за сына и отца, жены которых уехали, дав им возможность отдохнуть в свое удовольствие. «Вам я завидую, — написал Антон в письме Суворину и закончил его совершенно в духе суворинской философии: — В женщинах я прежде всего люблю красоту, а в истории человечества — культуру, выражающуюся в коврах, рессорных экипажах и остроте мысли».

Глава 34 (август 1891 — февраль 1892) «Дуэль» и голод

Шестнадцатого августа 1891 года, в день своего тридцатишестилетия, жена Александра Чехова, Наталья, родила мальчика, которого окрестили Михаилом. Павел Егорович восславил появление первого законного внука в письме к Александру: «Чеховская фамилия разрослась на Севере и Юге. <…> Умножи, Господи, и посети виноград сей, его же насади десница Твое! <…> Я приехал раньше в качестве Предтечи приготовить путь и Чертог очистить <…> в котором будем жить, как сельди в бочонке по пословице „в тесноте, не в обиде“»[227].