Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня Страница 67

Правда, в разговорах отдельных бойцов стали проскальзывать нотки обреченности. Дескать, из волховских болот нам уже не выбраться, суждено здесь голову сложить. Но и у этих бойцов капитулянтских настроений нет, они знают, во имя чего придется сложить свою голову.

Общий разговор между тем совершил скачок за тысячи километров: от Волхова де берегов Камы.

- Скоро и Кама тронется, погонит лед в Волгу...

- Как там наш запасной? Сколько он после нас маршевых батальонов на фронт отправил?

- Однако к весне и у лыжников готовить незачем. Пожалуй, двести восьмидесятый на пехоту переключился.

- В столовой, поди, вкусным борщом по-флотски кормят и на второе гречневую кашу со шкварками дают...

- А какой-нибудь привереда, недавно оторвавшийся от тещиных блинов, еще ворчит: и мало, и невкусно. Из своего "сидора" домашнего сала и шанег добавляет...

- У-у, морда! Сюда бы его поскорей, на окруженческий паек!

- А на плацу всё маршируют и маршируют...

- И козыряют, и на турнике подтягиваются...

- И полосу препятствий штурмуют, и по буму ходят...

- А у своей калитки стоит Глафира Марковна...

- Подперла левой рукой щеку и... сочувствует...

- А рядом с хозяйкой - козел Тишка...

- А может, Тишки уже нет. Глафира Марковна все грозилась зарезать своего "окаянного козла".

- Жаль, если зарезала. Очень жаль!

Наступила длительная пауза. Нетрудно догадаться, что сейчас каждый из нас думает уже совсем о другом. О запасном полке, о Глафире Марковне и ее Тишке говорили так заинтересованно, конечно же, не потому, будто для всех нас это самое дорогое, что осталось в далеком-далеком тылу.

Наш запасной мы все помним, он первый сцементировал нас в дружный коллектив. Вот почему, когда нам взгрустнулось о родных местах, о своих близких, наша ностальгия поначалу выплеснулась в воспоминаниях о тех краях. И запасной, и Глафира Марковна с Тишкой - это всем лыжбатовцам понятные символы сугубо личного, субъективного. Те родные места для наших воспоминаний явились своего рода ретрансляционной страницей. Сейчас каждый из нас уже думает о своем городе или селении, о своих родных, друзьях и знакомых.

А у меня по сравнению с моими однополчанами-уральцами особое положение. Мой "далекий-далекий тыл" изнывает под сапогом немецких оккупантов.

Сент-Экзюпери, слова которого взяты эпиграфом к этой главке, под заложниками понимал своих родных и друзей, всех французов, которые томились в фашистской неволе. В сорок втором этого произведения Сент-Экзюпери я, вполне понятно, еще не знал. Но, сидя тогда у костра в "еловой яранге", испытывал те же чувства, что и великий солдат Франции. Я думал о моих "заложниках" в Белоруссии. Об отце, матери и четырех младших братьях, оставшихся на Полотчине, об учителях и учениках 8-й средней школы Могилева...

Баня - специально устроенное и оборудованное помещение,

предназначенное для мытья тела водой (обычно теплой и горячей)

с одновременным воздействием на тело горячего воздуха и пара.

БСЭ. Статья "Баня"

В бочке из-под солярки

За годы войны мне довелось мыться в самых разнообразных фронтовых банях. Сегодня расскажу о самой первой из них.

Последний раз перед отправкой на фронт наш батальон мылся в бане в середине января, в Рыбинске. И после выгрузки из эшелона в Малой Вишере вот уже в течение двух месяцев мы ни разу не ночевали в жилом помещении, ни разу не раздевались ко сну. Только разувались - для просушки портянок и обуви. Легко себе представить, как наши тела тоскуют по теплой воде, мылу и мочалке!

Правда, говоря языком медиков, педикулеза у нас пока нет. Шестиногие твари, которых древние римляне называли педикулюс, не выдерживают наших слишком уж спартанских условий.

Строительство бани, описанной в БСЭ, нам не под силу. Пользуемся упрощенным вариантом, позаимствованным у наших соседей-артиллеристов. Хорошенько выпариваем жестяную бочку из под солярки. Вернее, берем уже готовую: в ней парили сечку из тонких ветвей для Орлика и Шайтана. Ставим ее на попа в "яранге", наполняем водой. Докрасна накаливаем на углях несколько увесистых булыжников и - бултых в воду.

На короткое время бочка уподобляется кратеру вулкана в последние минуты перед извержением. Вода грозно ревет и клокочет...

Когда камни достаточно остывают, их извлекают из бочки. Это делает тот, кто залезает в нагретую воду первым. Чтобы попасть в бочку и выбраться из нее, сколотили две миниатюрные приставные лесенки. Без них пришлось бы заниматься цирковой акробатикой. В воде одного нагрева моемся один за другим по пять-шесть человек. Затем - все сначала...

Конечно, до знаменитых Сандуновских бань в Москве какой-то бочке из-под солярки далеко. Но в наших условиях и это - невообразимая роскошь. К сожалению, мне довелось помыться в волховских сандунах всего один раз.

Когда уходишь на войну мальчишкой, тобой владеет

великая иллюзия бессмертия. Других убивают, но не тебя.

Потом, когда тебя тяжело ранят, эта иллюзия пропадает.

И ты. понимаешь, что это может случиться и с тобой.

Эрнест Хемингуэй

Пришел и мой черед

Я попал на фронт не таким юнцом, как Хемингуэй. Однако тоже познал "иллюзию бессмертия". Но пришел и мой черед, иллюзии рассеялись.

Как хорошо спится после бани! Какие радужные сны видятся! Мирные, довоенные. И вдруг под утро - боевая тревога.

Это совсем не та тревога, по которой нас поднимали в запасном. Там мы возвращались в казарму досыпать или шли в столовую завтракать. Возвращались в полном составе. Здесь же никому не ведомо, сколько нас вернется из боя и кто именно вернется.

На этот раз опасная ситуация возникла в непосредственной близости от Ольховки. Немцы прорвались между Ольховскими Хуторами и Гажьими Сопками. То есть как раз в том месте, где наш лыжбат держал оборону в феврале и марте.

В бой лыжбат включился на рассвете. Места в общем-то знакомые: густой бор, который полосой тянется с юга на север. Но, поскольку начала событий мы не видели, в обстановке пока что ориентируемся слабо. Немец сильно лупит из минометов, обстреливает разрывными пулями. Треск и грохот по всему лесу ужасный. Такое впечатление, будто вокруг нас сужается кольцо окружения. Между тем идем вперед и с противником не сталкиваемся.

Лыжбат получил задание примерно такое же, какое три дня назад выполнял у ручья Нечаянного: обойти прорвавшихся немцев с востока, со стороны Гажьих Сопок, и ударить им во фланг.

Так и не встретив немцев, вышли из зоны сильного обстрела. В лесу еще попадаются обширные участки нерастаявшего снега, пересеченные в разных направлениях узкими тропинками. Там, где снега уже нет, идти и легче, и приятнее. Только санитары, которые тащат волокуши, клянут оголенные места.