Геннадий Геродник - Моя фронтовая лыжня Страница 68

Противник обнаружил нас и повернул в нашу сторону часть минометных стволов. В лесу опять поднялся невероятный тарарам. Стоп! Дальше идти нельзя: впереди просека и на той стороне немцы.

К минометному обстрелу добавилась отчаянная пулеметная стрельба. Но это еще не значит, что нам противостоит большое количество немцев. Может быть, два-три десятка автоматчиков палят с пуза почем зря. И пулемет как будто один. Правда, шпарит он непрерывно. Немецкий МГ-34 работает так: кончается лента - к ней пристегивают новую, раскалился ствол - вместо него навинчивают один из нескольких запасных.

В общем, надо разобраться в обстановке. Командование батальона совещается, как быть дальше: или занимать оборону, или наступать.

Первый раненый - Нургалиев. Минный осколок перебил ему правую руку. Вахонин делает Мусе перевязку и отправляет в тыл одного. Крепкий солдат, дойдет без провожатого. Народу в лыжбате осталось мало, отрывать бойцов без крайней необходимости нельзя.

А куда идти? Где медпункт пехотной части, которой мы сейчас помогаем? Возможно, придется добираться до ПМП 8-го гвардейского? До него четыре километра с лишним. Но Муса боец толковый, найдет...

Еще кого-то ранило, отчаянные крики о помощи...

Подбегаю к раненому и вижу: лежа на боку, корчится и кричит от боли Кронид Кунгурцев. Отхватило стопу ноги, торчит обнаженная кость. Ватные штаны и шинель изорваны в клочья и покрыты копотью. Даже лицо черное, как у трубочиста.

У меня прямо похолодело в груди. Дело не только в том, что непоправимо искалечен Кунгурцев. Я сразу сообразил: ранение не осколочное, как у Мусы. Не от мины с воздуха. И вид раны, и копоть говорят о том, что Кронид подорвался на противопехотной мине - или свеженькой, только что поставленной, или, скорее всего, на мине-"подснежнике".

Но ведь одну мину не устанавливают. Где-то рядом, вокруг, должны быть и другие. Выходит, мы опять напоролись на минное поле!

У ручья Нечаянного мне повезло: по воле случая я оказался только рядом с минным полем. Чуть было не пошел вместе с Авениром за снегом, да по какому-то поводу замешкался. А здесь... Здесь пока что ничего не ясно. Где оно, это минное поле? Куда оно тянется и где его края? Логично предположить, что заминирована полоса вдоль просеки. А может быть, и сама просека...

Сознание того, что находишься на минном поле, - особое испытание для психики. До сих пор для меня самым страшным было попасть под бомбежку. Сейчас я понял, что бывает нечто и пострашнее бомбежки. Не говоря уже о страхе, на минном поле чувствуешь себя в ужасно дурацком положении. С одной стороны, своей судьбой как будто распоряжаешься сам. Ступишь сюда - останешься цел, ступишь туда - тебе отхватит ногу. С другой стороны, эта свобода выбора часто оказывается иллюзорной. Где она, спасительная пядь земли, и где - роковая? На "земляничной поляне" можно было кое-что рассмотреть под ногами. А здесь снег, мох, брусничник... Поди угадай, "где таится погибель моя!".

Разумеется, в своем самочувствии на минном поле я разбирался после, в спокойной обстановке. А в то время мне было не до психологического анализа и не до философских размышлений. В частности, когда увидел раненого Кронида, надо было немедленно действовать.

Передав Кронида двоим санитарам, я побежал разыскивать комроты и комбата. Надо, думаю, немедленно доложить им о грозной опасности. Пробежал немного, метров двадцать, и вдруг - тах! Из-под ног вырвалось тугое облако дыма, в нос резко шибануло тошнотворными запахами тола и селитры. Мгновением позже почувствовал острую боль в ноге.

Взглянула смерть дырявыми глазами

На землю в сумерках пороховых.

И вдруг заметила в могильной яме

Два тела, возмутительно живых.

Эдуардас Межелайтис

Двое в воронке

Первый этап

Последующие за взрывом мины события сохранились в моей памяти изолированными сценками, отделенными одна от другой промежутками небытия. Так взрослому человеку вспоминается раннее детство.

Фактически ребенок воспринимает окружающий мир непрерывным потоком. И только наша память в течение десятиий теряет многие и многие детали, сохраняет лишь самое яркое, впечатляющее...

Здесь, у Ольховских Хуторов, получилось иначе. Оглушенный взрывом, я все то, что происходило вокруг меня, уже тогда воспринимал дискретно. Отдельная сценка - провал в памяти, еще сценка - и опять провал... И в таком состоянии я пробыл несколько дней.

...Слышу рядом знакомые голоса.

Вахонин. Бери, Вася, под мышки, а я под колени подхвачу. Оттащим в безопасное место.

Воскобойников (ворчливо). А где тут безопасные места? Таблички на них приколочены, что ли? Того и гляди - сейчас и меня с тобой подкует...

Приподымают меня. Острая боль в ногах - и я проваливаюсь в небытие.

...Прихожу в себя от ощущения сильного холода на лице.

Вахонин. Ничего, ничего, старшина! Это я тебя снегом от копоти очищаю.

...Вверху, у вершины ели, звеняще-звонко разорвалась мина - и на меня посыпались срубленные осколками лапки, сбитые воздушной волной шишки. Неподалеку еще один разрыв и еще... Понимаю, что вражеские минометы бьют по нашему квадрату, но почему-то никакой тревоги за свою судьбу не испытываю. Будто это меня уже не касается.

...Надо мной уже не ель, а сосна. Слышу голос комбата:

- Вахонин, потащите Геродника, Воскобойников - Кунгурцева. Точно выясните, куда направлять раненых. Если ближе не найдете, везите до нашего пе-эм-пе. Спросите, дошел ли Нургалиев. И - немедленно назад! Ищите нас в районе этой просеки. Мы сделаем в заминированной полосе проходы и отметим их вешками. Так что глядите в оба!

Странное состояние пока не проходит. Хотя я через какие-то промежутки времени выплываю из глубин небытия, мое сознание воспринимает окружающее суженно, неполно. Нарушилось чувство сориентированиости тела в пространстве. Такое бывает в момент пробуждения после крепкого сна. Как говорил Философ, "пока прочухаюсь, никак не пойму, куда комлем лежу". А у меня сейчас еще большая неясность. Не отдаю себе отчета: то ли лежу, то ли сижу, то ли стою, то ли, как дух бесплотный, растворен в окружающем пространстве. Кажется, сообразить проще простого: над собой вижу ветви сосны - значит, лежу на спине. Но мою "сообразиловку" крепко тряхануло взрывом. Шарики-ролики сдвинулись в ней с места, и она пока не срабатывает.

...Слышу знакомые голоса рядом с собой... Стоит повернуть голову - и увижу комбата, Воскобойникова, Вахонина. Но не поворачиваю. То ли отсутствует желание увидеть их, то ли не соображаю, что могу проделать такую простую операцию.

...И поразительное безразличие. Рвутся рядом мины - и пусть рвутся. Будто ней порой стрекочут в траве кузнечики. Вообще-то понимаю, что ранен. Но как именно ранен, есть ли у меня руки-ноги - .на этот счет не испытываю ни тревоги, ни хотя бы элементарного любопытства.