Неизвестен Автор - От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) Страница 68

Уже пятые сутки над Севастополем висел непроницаемый пыльный туман от страшной артиллерийской канонады. Все потонуло в этом мраке. Все, что можно было взорвать, взорвали. Все, что можно было спасти и увезти, спасли и увезли. Все выведенное из строя вооружение утопили в море, чтобы даже металлический лом не достался врагу...

Немцы вступили в огромный город-кладбище. Сомкнутыми рядами, защищая грудью друг друга и общей цепью тех, кто должен был уйти на Большую землю, шаг за шагом отступали севастопольцы. Это уже не были строгие войсковые соединения. Но это не был и хаос. В великую последнюю шеренгу Севастополя встали рядом моряки и кавалеристы, артиллеристы и летчики, курьеры и пехотинцы, женщины и подростки.

Теперь уже шла борьба "на характер". Каждое из таких стихийно сложившихся соединений ставило перед собой цель - затащить на свою позицию побольше боеприпасов и подороже отдать свою жизнь. Умирая, моряки кровью писали: "Вернитесь в Севастополь!"

И те, кто ушел, вернутся. Они вернутся не одни. С ними придут все, у кого с именем Севастополя связаны личная гордость, любовь к Родине, преданность великой идее нашей страны, уважение к нашей замечательной истории и вера в счастливое будущее.

Уже по ту сторону моря я виделся и разговаривал с людьми, которые самыми последними уходили из Севастополя. Когда в городе раздавались последние выстрелы, командиры Севастопольской обороны, следуя гордой морской традиции, последними сходили с исторического капитанского мостика. Вице-адмирал Октябрьский и дивизионный комиссар Кулаков улетели с последним самолетом. Генерал Петров ушел в море с последней подводной лодкой.

Я видел катер, уходивший из Севастополя, в его последний час. Этот катер назывался "Папанин". На нем не было ни мачт, ни мостика. Он был весь прострелен и светился как решето. Но немцам не удалось его потопить. И первое, о чем заговорили измученные, измотанные не прекращавшейся ни на час восьмимесячной борьбой люди, было: мы вернемся в Севастополь...

...Среди раненых краснофлотцев я заметил одного, у которого рядом с медалью была пришита какая-то странная, очень большая пуговица. "Что это за пуговица?" - спросил я. "Нахимовская, - ответил моряк. - Музей разбомбило, сюртук ихний разорвало, так вот мы ее и пришили..."

26 июля 1942 года

Леонид Леонов

Неизвестному американскому другу. Письмо первое

Мой добрый друг!

Я не знаю твоего имени. Наверное, мы не встретимся с тобою никогда. Пустыни, более непроходимые, чем во времена Цезаря и Колумба, разделяют нас. Завеса сплошного огня и стального ливня стоит сегодня на главных магистралях земли. Завтра, когда схлынет эта большая ночь, нам долго придется восстанавливать разбитые очаги цивилизации. Мы начнем стареть. Необъятные пространства, которыми мы владели в мечтах юности, будут постепенно мельчать, ограничиваться пределами родного города, потом дома и сада, где резвятся наши внуки, и, наконец, могилы.

Но мы не чужие. Капли воды в Волге, Темзе и Миссисипи сродни друг другу. Они соприкасаются в небе. Кто бы ты ни был - врач, инженер, ученый, литератор, как я, - мы вместе крутим могучее колесо прогресса. Сам Геракл не сдвинет его в одиночку. Я слышу твое дыхание рядом с собою, я вижу умную работу твоих рук и мысли. Одни и те же звезды смотрят на нас. В громадном океане вечности нас разделяют лишь секунды. Мы - современники.

Грозное несчастье вломилось в наши стены. Оглянись, милый друг. Искусственно созданные пустыни лежат на месте знаменитых садов земли. Черная птица кружит в небе, как тысячи лет назад, и садится на лоб поверженного человека. Она клюет глаз, читавший Данте и Шекспира. Бездомные дети бродят на этих гиблых просторах и жуют лебеду, выросшую на крови их матерей. Все гуще пахнет горелой человечиной в мире. Пожар в разгаре. Небо, в которое ты смотришь, пища, которую ты ешь, цветы, которых ты касаешься, все покрыто ядовитой копотью. Основательны спасенья, что человеческая культура будет погребена, как Геркуланум, под этим черным пеплом. Война.

Бывают даты, которых не празднуют. Вдовы надевают траур в такие дни, и листья на деревьях выглядят жестяными, как на кладбищенском венке. Прошло три года этой войны. Облика ее не могли представить себе даже самые мрачные фантасты, - им материалом для воображения служила наивная потасовка 1914 года. С тех пор была изобретена тотальная война, и дело истребления поставлено на прочную материальную основу. Немыслимо перечислить черные достижения этих лет. Обесчещено все, чего веками страдания и труда добился род людской. Затоптаны все заповеди земли, охранявшие моральную гигиену мира. Война еще не кончена.

В такую пору надо говорить прямо и грубо, - это умнее и честнее перед нашими детьми. Речь идет о главном. Мы позволили возникнуть Гитлеру на земле... Будущий историк с суровостью следователя назовет вслух виновников происходящих злодеяний. Ты думаешь, там будут только имена Гитлера и его помощников, замысливших порабощение мира? Петитом там будут обозначены тысячи имен его вольных и невольных пособников - красноречивых молчальников, изысканных скептиков, государственных эгоистов и пилатов всех оттенков. Там будут приведены и некоторые географические названия - Испания и Женева, Абиссиния и Мюнхен. Там будут фонетически расшифрованы грязные имена Петена и Лаваля, омывших руки в крови своей страны. Может быть, даже целый фильм будет приложен к этому обвинительному акту - фильм о последовательном возвышении Гитлера: как возникал убийца, и как неторопливо точил он топор на глазах у почтенной публики, и как он взмахнул топором над Европой в первый раз, и как непонятные капли красного вещества полетели во все стороны от удара, и как мир вытер эти брызги с лица и постарался не догадаться, какого рода была та жидкость.

Люди, когда они идут в одну сторону, - попутчики и друзья. Когда они отдают силы, жизнь и достояние за великое дело, - становятся братьями. И если громадное преступление безнаказанно совершается перед ними, - они сообщники. Протестовать против этого неминуемого приговора можно только сегодня, пока судья не сел за стол, -протестовать только делом и только сообща.

Милый друг, со школьной скамьи мы со страхом поглядывали на седую древность, где, кажется, самые чернила летописцев были разведены кровью. Наш детский разум подавляли образы хотя бы Тимура, Александра, Каракаллы... Позже детский страх сменился почтенностью расстояния и романтическим великодушием поэтов. Наш юношеский гнев и взрослую осторожность парализовала мнимая безопасность нынешнего существования. Ужас запечатленного факта окутывался легкой дымкой мифа. Ведь это было так давно, еще до Галилея и Дарвина, до Менделеева и Эдисона. Мы даже немножко презирали их, этих провинциальных вояк, ближайших правнуков неандертальца и кроманьонца!..