Александр Кацура - Дуэль в истории России Страница 69

А вот отрывки из двух писем Я. П. Полонскому:

Париж, 13 мая 1875 года.

«Анна Каренина» мне не нравится, хотя попадаются истинно великолепные страницы. — (Скачка, косьба, охота). Но все это кисло, пахнет Москвой, ладаном, старой девой, славянщиной, дворянщиной и т. д».

Париж, 30 декабря 1876 года.

«Полагаю, что Чайковский преувеличивает насчет Л. Толстого; — но как не пожалеть о том, что этот человек, столь необычайно одаренный, словно вследствие пари, делает именно то, что ему не следует делать?!»

Прошло еще три года. О прекращении размолвки двух знаменитых писателей Афанасий Фет рассказывает так: «В июне 1878 года, к величайшей моей радости, к нам приехал погостить H. Н. Страхов, захвативший Толстых еще до отъезда их в Самару. Конечно, с нашей стороны поднялись расспросы о дорогом для нас семействе, и я, к немалому изумлению, услыхал, что Толстой примирился с Тургеневым. — Как? по какому поводу? спросил я. — Просто по своему теперешнему религиозному настроению он признает, что смиряющийся человек не должен иметь врагов, и в этом смысле написал Тургеневу.

Событие это не только изумило меня, но и заставило обернуться на самого себя…»

На дружеское послание Толстого Тургенев откликнулся немедленно:

Гр. Л. Толстому, из Парижа, 1878 года, 8 мая.

«Любезный Лев Николаевич, я только сегодня получил ваше письмо, которое вы отправили post restante. Оно меня очень обрадовало и тронуло. С величайшей охотой готов возобновить нашу прежнюю дружбу и крепко жму протянутую мне вами руку. Вы совершенно правы, не предполагая во мне враждебных чувств к вам; если они и были, то давным-давно исчезли — и осталось одно воспоминание о вас, как о человеке, к которому я был искренно привязан, и о писателе, первые шаги которого мне удалось приветствовать раньше других, каждое новое произведение которого всегда возбуждало во мне живейший интерес. Душевно радуюсь прекращению возникших между нами недоразумений. Я надеюсь нынешним летом попасть в Орловскую губернию и тогда мы, конечно, увидимся…»

Лев Толстой.

Вскоре по примеру Толстого Фет тоже отправил во Францию примирительное письмо и возобновил с Тургеневым дружеские отношения.

Спустя еще пять лет, перед самой смертью, Тургенев послал письмо на родину не кому-нибудь, а именно Толстому:

Л. Толстому из Буживаля, 1883 года, 27 июня.

«Милый и дорогой Лев Николаевич, долго вам не писал, ибо был и есмь, говоря прямо, на смертном одре. Выздороветь я не могу, и думать об этом нечего. Пишу же я вам собственно, чтобы сказать вам, как я был рад быть вашим современником, и чтобы выразить вам мою последнюю искреннюю просьбу.

Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар ваш оттуда, откуда все другое. Ах, как я был бы счастлив, если б мог подумать, что просьба моя так на вас подействует!!

Я же человек конченный — доктора даже не знают, как назвать мой недуг nevralgie stomacale goutteuse. Ни ходить, ни есть, ни спать, да что! Скучно даже повторять все это! Друг мой, великий писатель русской земли, — внемлите моей просьбе! — Дайте мне знать, если вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять вас, вашу жену, всех ваших… Не могу больше… Устал!»

Через несколько дней Тургенев умер.

Глава XV. «Все ли спокойно в народе? — Нет. Император убит…»

Какая тишина! Как просто все вокруг!

Какие скудные, безогненные зори!

Как все, прейдешь и ты, мой друг,

мой бедный друг.

К чему ж опять в душе кипит волнений море?

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Александр Александрович Блок и Андрей Белый (— Борис Николаевич Бугаев) родились при императоре Александре II, но вскоре царь-освободитель, царь-реформатор был убит народовольческой бомбой, так что детство и раннюю юность они провели в годы куда более консервативного Александра III (между прочим, в 1894 году негласно разрешившего дуэль в армии), творческую зрелость обрели в эпоху последнего русского царя, человека славного, ограниченного и слабого, а умерли при большевиках. Первым не вынес нового режима и загадочно ушел Александр Блок. Андрей Белый, нервный, мятущийся, пережил его на 12 лет, но умер совсем не старым, 53-х лет. Осип Мандельштам, когда Блок еще был в расцвете сил (в 1911 году), написал полушутливополусерьезно:

Александр Блок

Блок — корольИ маг порока;Рок и больВенчают Блока.

А когда ушел Андрей Белый (в январе 1934 года), сказал о смерти последнего опять-таки полушутливо-полусерьезно (словно по-другому не умел), но уже с какой-то безнадежной печалью:

… Конькобежец и первенец, веком гонимый взашейПод морозную пыль образуемых вновь падежей.Часто пишется: казнь, а читается правильно: песнь,Может быть, простота — уязвимая смертью болезнь…Меж тобой и страной ледяная рождается связь —Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.Да не спросят тебя молодые, грядущие те,Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте…

Насыщенное, трудное было полустолетие, исполненное великих взлетов и страшных злодейств.

С другой стороны, когда родились оба поэта, еще был жив Тургенев. Что же касается Льва Толстого, то он, приступивший к своим первым школьным урокам еще при Пушкине, для Блока и Белого был живым и действующим современником. Когда великий старик сбежал из Ясной Поляны и умер в дороге, оба поэта подошли к тридцатилетнему рубежу, множество достижений и жизненных событий было уже позади. В том числе и их дуэльная история.

3 марта 1903 года Блок написал провидческое стихотворение о грядущих бурях и безднах российского пути:

— Все ли спокойно в народе?— Нет. Император убит.Кто-то о новой свободеНа площадях говорит.— Все ли готовы подняться?— Нет. Каменеют и ждут.Кто-то велел дожидаться:Бродят и песни поют.— Кто же поставлен у власти?— Власти не хочет народ.Дремлют гражданские страсти:Слышно, что кто-то идет.— Кто ж он, народный смиритель?— Темен, и зол, и свиреп:Инок у входа в обительВидел его — и ослеп.Он к неизведанным безднамГонит людей, как стада…Посохом гонит железным…— Боже! Бежим от Суда!

Со времени убийства императора Александра II прошло ровно 22 года и 2 дня. Можно думать, что тревожные строки поэта навеяны годовщиной, воспоминаниями об акте террористов из «Народной воли». Отчасти это так, но на самом деле Блок смотрит не назад, а вперед. Смотрит — и видит страшное.