Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев Страница 7

Союз Советских Социалистических Республик — это целый мир, цивилизация. Особая экономическая система, которую целенаправленно разрушал Госплан[8], и он же стимулировал стройку таких объектов, которые до сих пор нас кормят, поят, греют, возят и освещают; своя надстройка со вставшими на ремонт социальными лифтами в эпоху застоя; своя идеология, превращенная с тяжелой руки Иосифа Сталина в веру, которую требовалось принять не умом, а сердцем; своя культура, подарившая нам убогие книги, пылившиеся в магазинах, фильмы, провалившиеся в прокате, и музыку, от которой не было спасения, но и нетленные шедевры и великие имена, которыми гордимся и мы, и будут гордиться наши дети.

СССР — это страна тотальных запретов. Запрет — оружие труса. Конечно, запрет запрету рознь, общество не способно самоорганизоваться без ограничений. Но принцип «все, что не разрешено, запрещено» — последнее прибежище слабака. Не можешь победить — запрети! Когда Горбачев с подачи Александра Яковлева провозгласил: «Все, что не запрещено, разрешено», — общественный мозг взорвался. Правда можно? И нам за это ничего не будет?

Кругом реяли красные флаги, огромные транспаранты перекрывали половину окон в домах на центральных проспектах, а на подъезде к Новодевичьему кладбищу нас приветствовал с билборда Ленин: «Верной дорогой идете, товарищи!». Степень окружающего абсурда зашкаливала до той степени, что воспринималась как норма. Громкие лозунги и формульные славословия с трибун вызывали усмешку. В колонны строились по привычке, а не по зову души, на партсобрания ходили, как повинность отбывали, в Сибирь ехали не за туманом, а за длинным рублем. Если нужно было кого-то обличить, осудить, вывести на чистую воду, делали это на автомате, без прежнего огонька и ярости, как было, когда громили генетиков или топтали Бориса Пастернака. Одним словом — застой.

Не успел я поступить в МГУ, как меня тут же припахали к участию в ноябрьской демонстрации как вожака растерянной кучки студентов. Провели со скрипом и стонами пару репетиций на огромной асфальтовой площадке в Лужниках за Ярмаркой, худо-бедно научили держать строй, правильно поворачивать, где нужно, и кричать, когда скажут. Потом был генеральный прогон на вечерней Красной площади. Весело не было, было нудно-тоскливо, а порой противно: мне приходилось стращать моих «овечек» карами комсомольскими.

Накануне седьмого ноября я отправился к своему дядьке на дачу. Веселый и беззаботный, редкая душа компании, Мишук постоянно собирал у себя народ, чтобы славно напиться. Его кредо — «лечу к тебе на крылышках любви», звучавшее, стоило ему услышать, что у кого-то завелась бутылочка горячительного. Мы считали друг друга (и считаем до сих пор) братьями, разрыв в возрасте позволял: он окончил истфак МГУ накануне моего поступления. Как обычно, было много портвейна и мало еды, и я крепко набрался, хотя и пытался спасти положение, приготовив тазик оливье на всю компанию.

Утро главного праздника страны выдалось хмурым, под стать моему настроению и состоянию. Чудом не проспав, я добрался до подземного перехода, где был выход в Александровский сад и где была назначена точка встречи. И так бледный, я натурально позеленел, когда группа меня встретила оглушающим известием:

— Все в сборе, но у нас замена: вместо двух наших девчонок из общаги приехали их соседки-немки.

Когда на демонстрацию ходили как на праздник. Дед Черемухин Г. А. с мамой, Первомай — 1949 (фото из семейного архива)

Истфак МГУ на демонстрации (из личного архива О. Олейникова)

Истфак МГУ не любил США (из личного архива О. Олейникова)

Дружными рядами, вперед, к победе коммунизма. Не дошли… (из личного архива О. Олейникова)

Увидев гримасу боли на моем лице, та, кто представилась Хельгой, меня успокоила:

— Не волнуйся, мы из ГДР! Ну что тебе стоит? Для нас это такое событие — пройти по Красной площади!

Что мне стоит?! Да всего мне это будет стоить! Иностранки в моей группе, провокация — и вперед на Севера, куда Макар телят не гонял. Ну, здравствуй, северный олень!

Я отошел от группы в тяжких раздумьях. Тут меня под локоть подхватил неприметный мужик в сером костюме.

— Проблемы?

Ну, все, приплыли, подумал я, окончательно превратившись в гоблина цветом лица и раздумывая, сразу сдаваться или включить дурака. Только я собрался на чистосердечное, сглотнул, кэгэбешник огорошил:

— Держись, парень! Выйди на свежий воздух, подыши — сейчас полегчает!

Я вышел в Александровский сад. Ночью подморозило, по земле мела легкая поземка, ледяной воздух охлаждал горящее лицо и прочищал мозги.

Кто я такой, чтобы спорить с органами? Сказано: держись! Значит, будем держаться, авось пронесет. В конце концов, что хуже, точно получить по шапке за разведенный бардак с отягчающими последствиями в виде моего выхлопа или провести группу в полном составе и заслужить благодарность комитета комсомола?

Провел! Не подвел русский авось!

Был такой деятель в брежневские времена, Михаил Суслов, главный идеолог, второй человек в стране и любитель цитат Маркса, Энгельса, Ленина, из трудов которых он этих цитат понадергал на целую картотеку (эта картотека, кстати, открыла ему дорогу во власть еще при Сталине). Он, помимо всего прочего, чуть не угробил ГУМ: какое торжище напротив Мавзолея?! Спасибо дедушке Лене, что вовремя вмешался!

Невероятный начетчик, Суслов не был первопроходцем в превращении марксизма в убогий Новый Завет под названием «марксизм-ленинизм», который был жив, потому что верен (парадокс: слово «вера» в устах атеиста). Но он довел это поклонение до абсурда, выхолостив живую мысль до примитивных формул. Вторым его достижением стало создание армии «сусликов», которые держали за горло всех, кто так или иначе был связан с идеологией, включая деятелей культуры, и десятилетиями мучили студентов любого заборостроительного или шапкозакидательского института своей новой Троицей — диаматом, истматом и политэкономией.

У этой армии не было бы проблем, если бы СССР превратился в планету, летящую в безбрежной пустоте к победе коммунизма. Но СССР жил не в космическом вакууме, кругом были враги, сравнение с жизнью которых было не в пользу нашей страны. И это была проблема проблем.

Суслов и его «суслики» не придумали ничего лучше, как начать запрещать и обличать как пороки элементарные вещи и явления, призванные служить человеку. В 1978 году я поехал в свой первый зимний молодежный лагерь от ЦК. Новый год мы встретили очень весело,