Джордж Бьюкенен - Мемуары дипломата Страница 71

В то же самое время Исполнительный Комитет Совета рабочих депутатов назначил собрание своих представителей в думском (Таврическом) дворце на тот же самый вечер. Солдаты, перешедшие на сторону народа, приглашались посылать по одному делегату на каждую роту, а фабрики и заводы - по одному делегату на тысячу рабочих.

Все время после полудня в Думу прибывали войска, и Дума постепенно оказалась переполненной сборищем солдат, рабочих и студентов. Вечером туда был приведен арестованный Щегловитов, председатель Государственного Совета, бывший министр юстиции и крайний реакционер, а к вечеру туда явился человек жалкого вида, в запачканной грязью шубе, заявивший: "Я - последний министр внутренних дел Протопопов. Я желаю блага родине и потому добровольно передаю себя в ваши руки".

Благодаря усилиям Исполнительного Комитета во вторник, 13 марта, положение в городе обнаружило признаки улучшения. Двумя главными событиями было падение адмиралтейства, сдавшегося под влиянием угрозы, что в противном случае оно будет разрушено артиллерийским огнем крепости, и разгром гостиницы "Астория" вследствие выстрелов, произведенных оттуда в роту солдат, проходившую мимо с красным флагом. Хотя стрельба продолжалась весь день, но в большинстве случаев это стреляли городовые из пулеметов, размещенных Протопоповым на крышах домов, а также солдаты, выбивавшие полицию из ее позиций ружейным огнем. Утром мне удалось пройти в министерство иностранных дел с последним визитом к Покровскому, а когда я возвращался со своим французским коллегой домой, то узнавшей нас толпой, собравшейся на набережной, нам была устроена овация. После полудня я снова вышел с Брюсом с целью посетить Сазонова, жившего в отеле на Невском, и хотя трещание пулеметов над головой не было для нас приятным аккомпанементом, но мы дошли до места и возвратились без всяких инцидентов.

В это время старое правительство уже не существовало, и все его члены, за исключением Покровского и морского министра адмирала Григоровича, были арестованы вместе со Штюрмером, митрополитом Питиримом и несколькими другими реакционерами. Вечером весь гарнизон, а также войска, прибывшие из Царского и из соседних мест, перешли на сторону Думы, между тем как не мало офицеров также предложило ей свои услуги. Поскольку дело шло о Петрограде, революция была уже совершившимся фактом. Однако общее положение было чрезвычайно затруднительно. Рабочие были вооружены, множество выпущенных арестантов находилось на свободе, во многих полках солдаты были без офицеров, а в Думе происходила ожесточенная борьба между Исполнительным Комитетом Думы и вновь образовавшимся Советом.

Дума представляла собой сборный пункт войск, совершивших революцию. Их начальники по большей части были монархистами и поборниками войны до победного конца. Но в критический момент им не удалось закрепить своего положения, и они позволили демократам, которые были явными республиканцами и заключали в своей среде значительный процент сторонников мира, занять их место и захватить в свои руки власть над войсками. Далее они позволили заседать в их собственном помещении конкурирующему учреждению, Совету, который, не имея никакого легального статута, конституировался как представительное учреждение рабочих и солдат. Если бы только среди членов Думы нашелся настоящий вождь, способный воспользоваться первым естественным движением восставших войск к Думе и собрать их вокруг этого учреждения, как единственного легального конституционного учреждения в стране, то русская революция могла бы получить более счастливое продолжение. Но такой вождь не появился, и в то время, как Дума все еще рассуждала о политике, демократы, знавшие, чего они хотят, действовали. Получив однажды уверенность в поддержке войск, их лидер Чхеидзе оказался, как он говорил одному британскому офицеру, господином положения.

Между тем император выехал из ставки в Царское в ночь с 12 на 13 марта. Однако по прибытии поезда в Бологое оказалось, что рельсы впереди поезда разобраны рабочими, и его величество проследовал в Псков, где находилась главная квартира Рузского, главнокомандующего северным фронтом. В среду 14-го числа великий князь Михаил Александрович, остановившийся в частном доме близ посольства, пригласил меня к себе. Он сказал мне, что, несмотря на то, что случилось в Бологое, он все еще надеется, что император прибудет в Царское около 6 часов сегодня вечером; что Родзянко должен представить для подписи его величеству манифест, дарующий конституцию и уполномочивающий Родзянко избрать членов нового правительства, и что сам он, равно как и великий князь Кирилл Владимирович дали свои подписи под проектом этого манифеста с целью подкрепить позицию Родзянко.

Его высочество сказал, что он надеется увидеть императора вечером, и спросил меня, не пожелаю ли я чего-нибудь ему сказать. Я ответил, что я попросил бы только его умолять императора от имени короля Георга, питающего столь горячую привязанность к его величеству, подписать манифест, показаться перед народом и притти к полному примирению с ним. Но в то время, как я с ним разговаривал, на задуманный манифест было наложено Советом вето, и было решено отречение императора. Почти в то же самое время император, уведомленный генералом Рузским о положении дел в Петрограде, телеграфировал, что он готов сделать все уступки, требуемые Думой, если последняя думает, что они могут восстановить порядок в стране; но, как телеграфировал в ответ Родзянко, было уже "слишком поздно". Так как единственным иным исходом была гражданская война, то император на следующее утро (15 марта) вручил генералу Рузскому для отсылки в Петроград телеграмму, объявлявшую об его отречении в пользу сына. Несколько часов спустя, как повествует нам г. Жильяр в своем печальном, но весьма интересном рассказе о трагической судьбе императора Николая, его величество пригласил лейбмедика профессора Федорова и попросил его сказать ему правду о здоровье цесаревича. Услышав от него, что болезнь неизлечима, и что его сын может умереть в любую минуту, император сказал: "Так как Алексей не может служить родине так, как я желал бы ему этого, то я имею право оставить его при себе". Поэтому, когда вечером в Псков прибыли два члена Думы - Гучков и Шульгин, которым было поручено потребовать отречения императора в пользу сына при регентстве великого князя Михаила Александровича, то император вручил им указ, в котором отказывался от трона в пользу своего брата.

Последним официальным актом императора было назначение великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим и князя Львова (популярного земского деятеля) новым председателем совета министров. Дело в том, что в результате компромисса между Комитетом Государственной Думы и Советом было образовано Временное Правительство для управления страной, пока Учредительное Собрание не решит, быть ли России республикой или монархией. Главные члены этого правительства принадлежали к партии кадетов и октябристов. Вождь первых Милюков был назначен министром иностранных дел, а вождь октябристов Гучков - военным министром. Керенский, назначенный министром юстиции, играл роль посредника между Советом и правительством, и оппозиция первого была преодолена главным образом благодаря ему. Во время горячих прений по вопросу о регентстве, он, заявляя о своем назначении министром юстиции, сказал в Совете: "Нет более горячего республиканца, чем я. Но мы должны выждать время. Нельзя сделать всего сразу. Мы получим республику, но мы должны выиграть войну. Тогда мы можем сделать, что захотим".