Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 78

«Г-н Чамурчян прежде всего начал с разделения мнения нашего и г-на Налбандяна: мол, якобы, предоставив вниманию наших читателей написанное им письмо, мы не брали на себя никакой ответственности. Благ господь, если никто, кроме г-на Чамурчяна, не смог понять наше умышление! Так слава же ему, что смог он понять, будто обратить внимание читателей на публикацию означает, что редактор не несет ответственности за нее!.. И мы сейчас уведомляем его, что заключение его ложно, а сами мы согласные каждой строчкой, с каждой буквой написанного г-ном Налбандяном письма и готовы встать на их защиту».

Таким образом, Арутюн Свачьян принял на себя первый огонь. Поспешив отправить в Париж, где находился Налбандян, номер «Еревана» со статьей Чамурчяна, он в то же время уведомил своих читателей об этом:

«Поскольку эта статья была написана против г-на Налбандяна, мы не желаем нарушать его права и отвечать вместо него. Поэтому, отправляя г-ну Налбандяну тот номер «Еревана», будем ждать его ответа. Сообщаем одновременно, что в случае его молчания мы готовы защищать его положения».

Но Налбандяну, разумеется, и в голову не пришло промолчать. Он немедленно принялся за ответ, хотя в это самое время был очень занят работой по составлению программного документа русского революционного движения, над которым уже работали под руководством Огарева в разное время прибывшие в Орсет-хауз Николай Серно-Соловьевич, Александр Слепцов, Николай Шелгунов, Михаил Михайлов, Николай Обручев и другие.

Ответ Чамурчяну Микаэл писал с воодушевлением… Воодушевлен он был не только возможностью вступить в новый бой и «разлить желчь врага», но и той свободой, которой обладал здесь, за границей. Поэтому, вновь взяв в руки перо, он впервые писал, не стесняясь цензурными рогатками, ибо согласно предварительной договоренности его статья, озаглавленная «Две строки», должна была выйти в вольной типографии его старого друга Джаника Арамяна.

И почему бы ему не выбрать эпиграфом строчки ив своего стихотворения «Свобода», которое, выйдя в «Юсисапайле» за подписью графа Эммануэля, не только не сходило с уст армянской молодежи, но и стало песней?!.

«Две строки» были, по существу, новым вызовом, новой программой действий, выражением удивительной решимости сражаться во имя справедливости и свободы.

«Мы считаем себя счастливыми, провозглашая человеческую свободу, равенство в правах, узурпированных деспотами или потопленных в пестрой смеси вековых традиций…» —

заявлял Микаэл Налбандян.

«Случайные звания и почетные чины перед лицом закона не могут быть оправданием от вины и защитой от возмездия, ибо это возмездие не просто месть, а защита общественного права».

«Наш заветный долг — служить, насколько хватит сил, человечеству, поскольку все мы живем на земле вместе».

«Мы добровольно посвятили себя защите прав простого народа. Себя и свое перо мы посвятили не богачам: под грудами своего серебра они неуязвимы, особенно при власти деспотов».

«Но тот злосчастный армянин, тот жалкий, нищий, голый и голодный армянин, угнетаемый не только чужими варварами, но и своими богачами и полуграмотными так называемыми учеными или философами, — этот армянин совершенно справедливо привлекает наше внимание, и ему, не колеблясь ни секунды, посвятили мы все свои силы».

Далее Налбандян представлял и свои требования. Представлял по праву хозяина, представлял как полноправный сын своего народа и испытанный кормчий общественной жизни армян.

Это были требования реформ.

Налбандян требовал реформы в управлении хозяйством церкви, «чтобы отныне не расхищались церковные средства, не подвергались ограблению и воровству церковное золото и серебро, не расплавлялись бы они в тиглях европейских ювелиров».

Он требовал реформы в отношениях отцов церкви и вообще духовенства с народом.

Нет ничего гибельнее для народа, когда деятели его духовной жизни невежественны, когда они не только презирают национальное достоинство и достояние, но и вообще не говорят на родном языке.

И вновь, может, неблагоразумно и все-таки оставаясь верным себе, Налбандян скажет:

«И вот стоим мы ныне на открытой арене и, надеясь остаться неуязвимыми для вражеского оружия, не укрываемся за барьером разных ложных принципов и софистических идей, в которые не верим, которых не признаем и которые решительно отвергаем. Мы говорим просто, так что можем, не краснея, отчитаться перед нашим разумом во всем, сказанном нами…

…Защищать нещадно попираемые права армянина — вот подлинный смысл и цель нашей жизни. И чтобы достигнуть этой цели, мы не остановимся ни перед тюрьмой, ни перед ссылкой и будем служить ей не только словом и пером, но и оружием и кровью, если когда-нибудь удостоимся взять в руки оружие и освятить своей кровью провозглашаемую нами доселе свободу.

Вот наше кредо, в котором мы видим спасение нашего народа!»

Обратите внимание: «Не только словом и пером, но и оружием и кровью!» Да, Микаэла уже действительно не удовлетворяли лишь слово и перо. Пусть ждут его тюрьма и ссылка, муки и поражение, он никогда не отвлечется от главной своей цели — спасения народа!

И для него это не были просто красивые досужие слова. Ближе и лучше узнав Микаэла, мы должны верить, что он, как всегда, оставался верным своему принципу — гармонии слова и дела!

Поэтому в Лондоне Налбандян прежде всего приобрел револьвер и пятьдесят патронов. А еще через несколько дней — трость, из которой при нажатии потайной кнопки выскакивала шпага…

К сожалению, на сей раз не сохранилось никакого упоминания пли письма, чтобы мы хотя бы по отдельным картинкам могли восстановить деятельность уже вооруженного револьвером и шпагой революционера, хотя точно известно, что из Лондона Налбандян написал около пятидесяти писем. Из этих писем дошли до нас лишь три совершенно невинного содержания, все три адресованные Карапету Айрапетяну. Представляясь в них крайне пунктуальным и добросовестным человеком, Микаэл сообщает в них о своих переговорах по