Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет) Страница 8

18–го были именины Л. Н. Он рассказал:

— В этот самый день на Кавказе (в 1853 году) наводил пушку, а в это время неприятельская граната ударила в обод колеса этой пушки, вогнула колесо, а мы все остались целы. Это было дело, которое у меня описано в рассказе «Рубка леса». Потом, уже вечером, страшно усталые, мы ехали, и опять раздались выстрелы, и как трудно было снова поднять свои уже опустившиеся нервы, чтобы быть бодрым в виду опасности. А потом на ночлеге у казаков был такой вкусный козленок, какого мы никогда не ели. И спать легли в одной хате восемь человек рядом на полу. А воздух был все‑таки отличный, как козленок…

29 апреля. Как‑то говорили о Шекспире. Л. Н. его мало любит. Он сказал:

— Шекспира и Гете я три раза в жизни проштудировал от начала до конца и никогда не мог понять, в чем их прелесть.

По словам Л. H., Гете холоден. Из его сочинений ему нравятся многие лирические стихотворения и «Герман и Доротея». Драматических произведений Гете он не любит, а романы считает совершенно слабыми. О «Фаусте» Л. Н. не говорил.

Шиллера Л. Н. очень любит и говорит: «Это — настоящий». Он любит у него почти все. Особенно «Разбойников» и «Дон — Карлоса» (Маркиз Поза), также и «Марию Стюарт», «Вильгельма Теля», «Валленштейна».

Тогда же дядя М. С. Сухотина, Александр Михайлович Сухотин, старик лет семидесяти с небольшим, прекрасно прочитал «Старые портреты» Тургенева.

Л. Н. не помнил этой вещи и очень ею восхищался. Он сказал:

— Только после всех этих новых, которых читаешь, действительно ценишь Тургенева.

Л. Н. с большой любовью вспоминал Тургенева. Между прочим он сказал:

— Когда Тургенев умер, я хотел прочесть о нем лекцию. Мне хотелось, особенно ввиду бывших между нами недоразумений, вспомнить и рассказать все то хорошее, чего в нем было так много и что я любил в нем. Лекция эта не состоялась. Ее не разрешил Долгоруков (московский генерал — губернатор).

Говорили о Чехове и Горьком. Л. Н., как всегда, очень хвалил художественное дарование Чехова. Огорчает его в Чехове отсутствие определенного миросозерцания. В этом отношении Л. Н. отдает предпочтение Горькому. О Горьком Л. Н. сказал:

— Его знаешь из его произведений, какой он. Большой и очень существенный недостаток Горького — слабо развитое чувство меры, а это чрезвычайно важно. Я указывал самому Горькому на этот недостаток и как на пример обратил его внимание на злоупотребление приемом оживления неодушевленных предметов. Тогда Горький сказал, что, по его мнению, это прием хороший и указал на пример из рассказа «Мальва», где сказано: «море смеялось». Я ему возразил, что если в некоторых случаях этот прием может быть и очень удачным, тем не менее злоупотреблять им не следует.

Вчера Ушаков (Федор Андреевич). В 1900 г. за распространение произведений Л. Н. Толстого он был дважды арестован и после второго ареста и допроса в жандармском управлении лишен права жительства в столицах. Л. Н. усиленно хлопотал о нем и в своих письмах к нему старался поддержать его душевное равновесие: «Поднимитесь духом, милый Ф. А., — писал он, — и живите в настоящем во всю нравственную силу, а события жизни предоставьте судьбе. Ничего не важно, кроме того, чтобы делать что должно». (Из письма от 9 июня 1900 г.) Спросил Л. Н. про Громеку (Михаил Степанович Громека, писатель — критик). Л. Н. и Татьяна Львовна довольно много рассказывали о нем.

Л. Н. сказал:

— Это был симпатичный, страстный и талантливый человек. Он застрелился еще молодым человеком, говорят, вследствие душевного расстройства.

Татьяна Львовна говорит, между прочим, что Громека был первым ее поклонником и сделал ей предложение, когда ей было 16 лет.

Л. Н. очень ценит критику Громеки. Он сказал:

— Мне было дорого, что человек, сочувствующий мне, мог даже в «Войне и Мире» и «Анне Карениной» увидеть многое, о чем я говорил и писал впоследствии.

Л. Н. сказал еще:

— Когда я написал рассказ «Чем люди живы», Фет сказал: «Ну, чем люди живы? Разумеется, деньгами». Я заметил, что Фет, вероятно, пошутил. Л. Н. возразил:

— Нет, это было его убеждение. И как это часто бывает, то, чего люди очень упорно добиваются, того и достигают. Фету всю жизнь хотелось разбогатеть, и потом он и сделался богат. Его братья и сестры, кажется, посходили с ума, и все их состояние перешло к нему.

К Татьяне Львовне в альбом Фет написал, что самый несчастный день его жизни был, когда он увидал, что разоряется.

11 мая. Недавно на Курском вокзале я провожал Л.H., уезжавшего в Ясную, и испытывал тяжелое, странное чувство, что больше его не увижу.

2 июля. Ясная Поляна. Приехал сюда нынче утром. Л. Н. нездоров. Вчера ему было очень плохо, а нынче несколько лучше. Л. Н. много работает: заканчивает «Рабство нашего времени». Чужих нет никого. Здесь только гостят Андрей Львович с женой и ее сестра, Мария Константиновна Дитерихс. Софья Андреевна и Андрей Львович приедут нынче ночью от Татьяны Львовны.

Я нынче довольно много говорил с Л. Н. Он сказал о теперешних событиях:

— Меня не столько ужасают эти убийства в Трансваале и теперь в Китае, как то открытое провозглашение безнравственных начал, которое так нагло делается всеми правительствами. Прежде они хоть старались лицемерно прикрываться якобы благими целями, теперь же, когда это стало невозможно, они открыто высказывают все свои безнравственные и жестокие намерения и требования.

Говорили об отмене ссылки. Л. Н. считает это ухудшением. Он сказал:

— Вместо того чтобы человек мог снова устроить свою жизнь на новом месте, его сажают в острог. Уже ассигновано шесть с половиной миллионов на расширение тюрем. И их опять сдерут с того же мужика, потому что больше взять неоткуда.

О судах Л. Н. сказал:

— Как нелепы наши суды, видно на каждом шагу. Например, дело тульского священника (Тимофеева, за убийство). Каким образом тульский суд его оправдал, а после кассации орловский присудил к двадцатилетней каторге?! Если такие колебания возможны, чего стоят подобные решения? Действительно, это зависит от тысячи случайностей: настроение присяжных, поведение подсудимого — подсудимый расплакался, и это впечатление заставило его оправдать. Настоящая игра в орлянку! Проще и легче было бы загадать: орел или решетка, и решать на этом основании дело. Для меня просто загадка, как порядочные люди могут судить?!

О деле Саввы Ивановича Мамонтова Л. Н. сказал:

— Разумеется, его очень жаль: он старый, несчастный. А с другой стороны, когда посмотришь, что вот человек растратил 12 миллионов — что ни говори, он проживал, наверное, 100–200 тысяч в год — и оправдан, а другой несчастный стащил какую‑нибудь мелочь — и его осуждают. А тут все‑таки были деньги на дорогих адвокатов. Это мне напомнило анекдот, который я прочел где‑то в газете, как к одному адвокату пришел кассир, укравший двадцать пять тысяч и просил его защищать. Адвокат спросил: а есть ли там еще деньги? Кассир сказал, что там есть еще двадцать пять тысяч. Тогда адвокат и говорит: возьмите остальные и дайте мне, тогда я вас буду защищать.