Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера) Страница 8

Вернусь теперь снова к нашим университетским годам. Я уже говорил, что учился А.С. хорошо, но не блестяще — на нашем очень сильном курсе было немало студентов, которых преподаватели считали лучшими, чем он. По-видимому, я тоже был в их числе — во всяком случае я был единственным, удостоенным получать повышенную "сталинскую стипендию" (вероятно, потому, что, кроме экзаменов на физфаке, я сдавал и мехматовские экзамены и потому имел больше всех пятерок в зачетной книжке). Но, как и в школьные годы, я часто обсуждал с А.С. научные вопросы и у меня сложилось убеждение, что на самом деле он сильнее меня, так как может решать задачи и делать выводы, мне недоступные. Приведу яркий пример, который я хорошо запомнил. На третьем курсе профессоp А.Н.Тихонов читал нам "Методы математической физики" (в своих воспоминаниях А.С. отмечает, что эти лекции были очень четкими и ясными, но, пожалуй, слишком элементарными). На одной из лекций нам было дано определение функций Бесселя и разъяснена связь функции Бесселя нулевого порядка с собственными частотами колебаний круглой упругой мембраны. После этой лекции Андрей рассказал мне про придуманный им, исходя из прослушанных разъяснений, метод оценки нулей функции Бесселя нулевого порядка. Как это случалось и раньше (иногда еще на занятиях школьного математического кружка), понять его до конца мне было трудно (мне часто казалось, что в своих рассуждениях Андрей пропускает какие-то не очень простые логические шаги, которые ему представлялись очевидными; с этим, по-видимому, была связана и его нелюбовь к длинным логически безупречным доказательствам теорем и к толстым подробным книгам, об антипатии к которым он упоминает в своих воспоминаниях в связи с «Капиталом» К.Маркса). Тем не менее у меня осталось впечатление, что "здесь что-то есть", и я предложил А.С. взять лист бумаги и подсчитать значения нескольких первых нулей. Он согласился и через короткое время принес мне результаты расчетов. После этого мы пошли в университетскую библиотеку, разыскали подходящий справочник и сразу же выяснили, что полученные Андреем значения первых нескольких нулей почти не отличаются от приведенных в таблице. Я воспринял это как чудо (мне казалось, что его теория должна быть очень гpубой) и запомнил на всю жизнь, а Андрей даже не испытал особого удовлетворения — он был совершенно уверен, что так и будет.

К сожалению, третий курс физфака оказался последним, на котором я учился вместе с Сахаровым. Летом 1941 г. началась война. В первые дни войны многие студенты (в частности, и мы с братом) безуспешно пытались добровольно записаться в армию (те немногие из нас, кто раньше занимался в каких-либо военных кружках и по этой причине был принят в народное ополчение, почти все с войны не вернулись), а в июле-августе 1941 г. все комсомольцы физфака и других факультетов МГУ были посланы на «спецработы» — рытье противотанковых рвов в Орловской и Смоленской областях. А.С. не был комсомольцем (как он объяснил в «Воспоминаниях», опять же не по идеологическим причинам, а из-за некоторой отчужденности от окружающих) и на эти работы не попал — ему просто о них никто не сказал. В сентябре практически всех студентов нашего курса призвали на учебу в Военно-воздушную академию, но перед этим надо было еще пройти строгую медкомиссию, которая и Андрея, и меня забраковала. (Мы оба тогда были этим огорчены, но потом независимо решили, что нам повезло — студенты Академии большую часть войны проучились и почти все они в войне практически не участвовали, но при этом многие из них затем навсегда остались военными.) 16 октября 1941 г. МГУ должен был эвакуироваться в Ташкент. Осенью этого года я последний раз видел Сахарова за два дня до предполагаемой эвакуации, когда он и другой наш сокурсник Петя Кунин помогли нам с братом доставить наши вещи на физфак, откуда их должны были повезти в Ташкент. Но 16 октября эвакуация не состоялась — в этот день рано утром по радио передали ужасную сводку Совинформбюро об ухудшении положения на центральном фронте, и в Москве началась паника. Студентам МГУ объявили, что университет закрывается и всем им рекомендуется уходить на восток вдоль линий железных дорог (а чуть позже отдельно собрали студентов-комсомольцев и посоветовали уничтожать комсомольские билеты, не дожидаясь последней крайности). Мы с братом тем не менее остались вместе с нашими родителями в Москве и 20 октября наша семья была в вагонах метро вывезена в Свердловск вместе с остатками Наркомата черной металлургии, где тогда работал отец; проезд до Свердловска занял 17 дней. Университет же 20-го снова начал функционировать, и через несколько дней А.С. вместе с большой группой студентов, аспирантов и преподавателей был также эвакуирован, но уже не в Ташкент, а в Ашхабад.

Следующая моя встреча с А.С. состоялась в Москве в 1945 г. Он тогда вернулся из Ульяновска, где после окончания университета работал на военном заводе и там же женился; я же закончил университет в Свердловске (по специальности «математика», надеясь вернуться на физфак сразу после войны), затем проработал полтора года в научном институте в Свердловске, после чего по вызову академика А.Н.Колмогорова, несколько раз посещавшего Свердловск, вернулся в Москву и поступил в аспирантуру Математического института АН СССР. При этом я продолжал живо интересоваться физикой, в 1944 г. окончил физфак МГУ (дожидаться окончания войны, как я раньше планировал, у меня не хватило терпения) и регулярно посещал руководимый И.Е.Таммом семинар теоретического отдела Физического института АНСССР (ФИАНа) и семинар Л.Д.Ландау в Институте физических проблем. О возвращении Андрея в Москву я узнал от нашего сокурсника П.Е.Кунина, который был тогда аспирантом И.Е.Тамма; позже мне долго казалось, что именно мы с Петей Куниным привели Андрея в ФИАН и познакомили его с Игорем Евгеньевичем (так я и написал в статье в "Природе"). Помимо того, несколько человек говорило мне, что еще раньше Дмитрий Иванович Сахаров, отец Андрея, передал И.Е.Тамму какую-то научную рукопись своего сына через работавшего вместе с Д.И.Сахаровым математика А.М.Лопшица, давно знавшего Игоря Евгеньевича (об этом тоже упоминалось в "Природе"). Теперь, однако, я вижу, что память подвела и меня, и тех, кто говорил мне про А.М.Лопшица — в своих «Воспоминаниях» Андрей пишет, что его отец и сам хорошо знал Тамма и, когда А.С. был еще в Ульяновске, поговорил о нем с Игорем Евгеньевичем (вероятно, по совету П.Е.Кунина). После этого Тамм выслал Андрею вызов в Москву для сдачи экзаменов в аспирантуру (такой же, какой я получил на год раньше от А.Н.Колмогорова; без вызова тогда даже москвичи не могли вернуться в Москву), а Андрей сам послал Тамму из Ульяновска некоторые свои работы. Приехав в Москву, Андрей сразу же пришел к Тамму на квартиру и они долго разговаривали (таким образом, когда мы с Куниным проводили Андрея в ФИАН, он с Таммом уже был знаком). Другая неточность в опубликованных в «Природе» моих воспоминаниях касается вступительного экзамена в аспирантуру ФИАНа — я писал, что в качестве экзамена Игорь Евгеньевич предложил Андрею выступить с докладом на семинаре теоротдела и что состоявшийся затем доклад Андрея и мне, и П.Кунину показался неудачным, а И.Е.Тамму очень понравился, что и было причиной зачисления нашего товарища в аспирантуру. Сам же А.С. пишет, что никакого вступительного экзамена у него вообще не было, а Тамм при первой же встрече у него на квартире сказал Андрею, что берет его в аспирантуру; поэтому описанный мной в «Природе» доклад А.С., по-видимому, был просто первым его докладом на семинаре Игоря Евгеньевича и не имел никакого отношения к приемным экзаменам.