Игорь Нарский - Давид Юм Страница 8

Однако большинство ассоциаций по сходству положительное. Так, увидев некоторого человека, мы вспоминаем всех тех других людей, которые внешне на него похожи. Юм считает, что ассоциации по сходству играют наибольшую роль в математических размышлениях, в особенности при геометрических рассуждениях по аналогии, в теоремах о подобии фигур и т. д. За пределами математики ассоциации по сходству часто ведут к ошибкам, потому что сходства в мире эмпирии обычно бывают очень неполными и даже обманчивыми.

Во-вторых, ассоциирование происходит по смежности в пространстве и по непосредственной последовательности во времени, то есть также по смежности. Это более всего случается с идеями внешних впечатлений, то есть с воспоминаниями о прежних ощущениях, упорядоченных пространственно-временным образом; сами по себе идеи, а тем более эмоции «пространственно смежными» в буквальном смысле, находясь в психике человека, не бывают, хотя они, конечно, локализованы в мозгу. Больше всего полезных случаев ассоциирования по смежности, полагает Юм, может быть указано из области эмпирического естествознания. Так, «мысль о каком-нибудь объекте легко переносит нас к тому, что с ним смежно, но лишь непосредственное присутствие объекта делает это с наивысшей живостью» (19, т. 2, стр. 55).

В-третьих, возникают ассоциации по причинно-следственной зависимости, которые наиболее важны при рассуждениях, касающихся теоретического естествознания. Что здесь Юм имеет в виду? Пример его таков: увидев сына, вспоминаем его давно умершего отца как «причину», хотя бы внешнее сходство сына с его покойным родителем было и невелико. Это значит, что если мы считаем, что А есть причина, а В — следствие, то в дальнейшем, когда мы получаем впечатление от B, у нас в сознании всплывает идея об А, причем может быть и так, что эта ассоциация развивается в обратном направлении: при переживании впечатления или идеи А у нас появляется идея В.

Следует иметь в виду, что, описывая ассоциации по причинно-следственной зависимости, Юм исходит из того, что схема «А есть причина, а В — ее следствие» уже возникла как вообще, так и применительно к любому из будущих конкретных случаев и действует в качестве «готового эвена» механизма этой ассоциации. Еще надо будет исследовать, как эта схема каузальной связи возникла. И когда Юм займется этим исследованием, он станет объяснять происхождение данной схемы в свою очередь через ассоциации, а именно через ассоциативные последовательности во времени и пространстве. Итак, дальше ассоциаций он никуда пойти не смог.

А какова роль ассоциаций в математике? Мнение Юма по этой проблеме не было постоянным. Сначала, в «Трактате о человеческой природе», он истолковывал геометрию как результат многих совокупных ассоциаций чувственно-зрительных образов. Ведь в это время он занимал ту точку зрения на пространственные отношения, которую в «Трактате о началах человеческого знания» защищал молодой Беркли. В «Исследовании о человеческом познании» Юм истолковывает всю математику, включая геометрию, уже иначе — как знание аналитическое, независимое по крайней мере непосредственно от чувственного опыта. Он рассматривает теперь математику как продукт деятельности внутреннего абстрактного воображения, то есть примерно так, как Беркли стал ее рассматривать в трактате «О движении…». Эта деятельность ассоциативная, но образующиеся в ходе ее ассоциации уже не пассивно-стихийны, они обладают целеустремленно-активным характером. Отмечаемая Юмом особенность математики как творческой деятельности дала ныне неопозитивистам основания изображать его как предшественника их учения о «формальном знании». Однако мысли, на которые они ссылаются, были выражены Юмом в туманных и скудных формулировках, а работа, специально им написанная по вопросам математики, была им же впоследствии уничтожена.

Учение об ассоциациях разрушало логическую трактовку мыслительных процессов, изымало из мышления его логическую основу. Такую же роль в теории познания Юма исполняет так называемая репрезентативная концепция абстрагирования и обобщения. Юм заимствовал ее у Беркли и включил в свою ассоциативную схему. Но это включение было связано с внесением в данную концепцию нескольких изменений.

Само по себе репрезентативное понимание абстрагирования заключалось в следующем. Существование общих понятий отрицается, и их функцию исполняет чувственный образ — представление одного из единичных предметов. «…Известная (чувственная. — И. Н.) идея, будучи сама по себе частною, становится общею, когда она представляет или заменяет все другие частные идеи того же рода» (29, стр. 43), — писал Беркли. Вслед за Беркли Юм часто пренебрегает отличием понятий от представлений (images), а общего — от единичного. Под теоретическое естествознание и вообще науку подводится мина — процесс обобщения объявляется в принципе несуществующим, невозможным, вместо универсалий предлагаются единичные представления.

Какие же изменения внес Юм в эту антитеоретическую «теорию», согласно которой «некоторые идеи являются особенными по своей природе, но, представительствуя, они общи» (19, т. 1, стр. 112)?

Во-первых, исходный класс похожих друг на друга вещей, из которого затем извлекается репрезентант, образуется, согласно Юму, стихийно, под влиянием ассоциаций по сходству. Во-вторых, в отличие от Беркли Юм считает, что чувственный образ берет на себя роль репрезентанта (представителя всех членов данного класса вещей) временно, а затем передает ее слову, которым этот образ обозначается. Юм считает чрезмерной критику языка, которую без всяких оговорок развивал до крайнего предела Беркли. Поэтому, восприняв берклианский номинализм, Юм придает ему не столько чувственный, сколько знаковый характер. «Слово пробуждает единичную идею…» (19, т. 1, стр. 110). Он как бы возвращается в этом пункте к взглядам Гоббса, для которого общие понятия суть знаки групп знаков и не более того. Но Юм отделяет семиотические догадки Гоббса от материализма, который ему чужд.

Ассоциативный способ образования чувственных репрезентантов смягчает сугубо индивидуальный их характер, которым они отличались у Беркли. При образовании репрезентанта через ассоциации неповторимые признаки единичного чувственного образа как бы стираются и отвлекаемая идея освобождается от особенностей отдельных впечатлений. Общее начинает проглядывать сквозь единичного репрезентанта как «сторона» всех образов, ассоциируемых по принципу их приблизительного сходства друг с другом. Если у Беркли абстрактная идея есть реальный индивидуальный «предмет» (читай: комплекс ощущений), то у Юма она отвлекается от индивидуальности в той мере, в какой ассоциации опираются не на тождество, но именно на относительность этого тождества, то есть на различия между ассоциируемыми идеями: ведь ассоциирование абсолютно тождественных идей не дает ничего, кроме никому не нужных тавтологий. При этой поправке репрезентативная концепция абстрагирования приходит в соответствие с фактами художественного мышления, в котором образный пример, если он удачно подобран, заменяет тьму общих описаний и даже более эффективен (так, примеры исследований, проводимых жителями Лапуты у Свифта, говорят гораздо более красноречиво о бесплодности схоластической и оторванной от жизни методологии, чем теоретическая критика последней). Но как быть с понятийным теоретическим мышлением?