Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел Страница 89

Пользоваться электрическими пишущими машинками строго-настрого запрещалось, поскольку не исключалась возможность их прослушивания. Мало того, нам не разрешали печатать даже на обычных, механических машинках — хотя мы все же делали это, " потому что опасались, что наши противники запишут на магнитную ленту звуки, издаваемые клавишами при ударах, и, изучив ритм, в котором работали машинки, воссоздадут отбитый на них текст. В здании посольства не дозволялось также иметь компьютеры: ведь в них нетрудно «влезть».

Однажды, когда я слушал музыку по своему небольшому транзисторному приемнику, стоявшему у меня на столе, ко мне зашел офицер из сектора оперативной техники и сказал:

— Вам же известно, что нельзя приносить сюда подобные вещи. Все, что вы говорите, может быть автоматически передано вашим приемником противной стороне. Английские спецслужбы постоянно прослушивают нас с помощью таких вот радиоприборов.

Сотрудники посольства то и дело принимались рассуждать о каких-то странных проводах, проложенных в здании, и сходились на том, что пора бы поменять всю электропроводку. И никому из них не приходило в голову, что это идиотская идея, поскольку на протяжении многих десятилетий ни один англичанин, не считая гостей, не мог просто так войти в это здание: за ними всегда внимательно наблюдали. На всех стенах служебных помещений висели предостерегающие надписи: «Не произносите вслух имен и не упоминайте конкретные факты». Егошин, который проживал в одном с нами доме на Кенсингтон-Хай-стрит, оборвал меня как-то, когда я, поднимаясь с ним вместе по лестнице, сказал ему что-то совсем безобидное.

— Тихо! Ведь и у стен имеются уши! — многозначительно, шепотом сказал он.

Несмотря на все принимавшиеся посольством меры предосторожности, все по-прежнему считали, что опасность прослушивания наших разговоров вполне очевидна. Примерно в то время, когда миновала уже половина моей командировки, в Лондон прилетела ремонтно-строительная бригада Комитета, которой предстояло заняться переоборудованием служебных кабинетов. Рабочие вынесли из комнат всю мебель, сняли со стен облицовку и, добравшись до кирпичной кладки, покрыли ее неким подобием матрасов, после чего притащили какие-то ящики с металлическим покрытием. Вмонтировав их в стены, они проложили электропроводку, наклеили новые обои, устлали полы коврами и сменили мебель. Кроме того, в каждом кабинете было установлено индивидуальное средство электронной защиты — специальный прибор, который хозяину кабинета положено было немедленно включать, едва войдя в кабинет.

С безопасной — сейфовой, по нашей терминологии — комнатой в подвальном помещении, где проводились совещания, проделали то же самое. Все это у любого нормального человека могло вызвать клаустрофобию, особенно во время расширенных заседаний, когда в комнату, рассчитанную примерно на сорок человек, набивалось шестьдесят, а то и семьдесят человек. Несмотря на установленный в ней кондиционер, там было так жарко и душно, что любое более или менее продолжительное совещание становилось, по существу, суровым испытанием на выносливость.

Фобия слежки не покидала сотрудников внешнеполитического ведомства, даже когда они находились в служебном помещении. Мой предшественник на посту советника Равиль Позяняков с самым серьезным видом предупредил меня как-то, чтобы я никогда ни с кем не встречался на Эдвардс-сквер. Сказав, что мне и в голову не приходило с кем-либо встречаться у самого дома, я поинтересовался, почему он счел необходимым сказать мне об этом.

— Только потому, что за сквером круглосуточно ведется наблюдение с помощью телекамер.

— Вот как! Но где же они установлены?

— На крышах соседних зданий.

— А вы видели их?

— Нет, но они должны находиться там: мы-то ведь непременно установили бы их у себя в Москве вокруг каждого сквера, где прогуливались бы англичане.

Меня уверяли также, будто садовник, ухаживавший за сквером, агент английской службы безопасности. Люди, говорившие мне об этом, были настолько уверены в этом, что я в конце концов спросил англичан напрямую, действительно ли у них там задействованы телекамеры и пользуются ли они услугами садовника. В ответ раздался гомерический хохот, вызванный абсурдностью подобного предположения.

Сотрудники и посольства, и КГБ страдали ипохондрией, и, поскольку медицинское обслуживание на Западе было значительно лучше, чем у нас на родине, посещение врачей стало для них своеобразным хобби. Я тоже, не относясь, как надеюсь, к ипохондрикам, обратился как-то раз по рекомендации своих друзей-англичан к одному специалисту, который поставил мне зубную коронку. Однако мой визит к нему мог бы значительно осложнить мне жизнь, поскольку по злой воле рока наблюдатели из спецслужбы МИ-5 засекли мою машину неподалеку от Королевского госпиталя в Челси, сразу же после чего последовало разбирательство: каким образом советское должностное лицо оказалось в данном районе города. К счастью, сразу же подключились мои английские товарищи и уладили дело, прежде чем оно зашло слишком далеко,

Политика Центра и Коммунистической партии в отношении советских граждан, работающих за рубежом, была продумана до мелочей и заключалась, в частности, в создании атмосферы замкнутости и обособленности от остального мира. Они пребывали в вечном страхе, постоянно ожидая каких-нибудь козней со стороны иностранных служб безопасности. Неудивительно поэтому, что если, например, у кого-то оказывалась спущена шина или разбито окно, то это воспринималось советской колонией в Лондоне не иначе как злонамеренный акт или провокация со стороны враждебных сил. Подобная психология служила питательной средой для паранойи, которая и так пустила здесь глубокие корни. Ощущение изолированности подпитывалось, вероятно, и советской «дачей» — милыми дворцового типа зданиями в лесу неподалеку от Гастингса, которые какой-то лишившийся разума миллионер оставил посольству еще шестьдесят лет назад. Здесь также сотрудники посольства находились в своем собственном тесном кругу. Хотя формально отличавшая это место роскошь предназначалась для всей советской общины, однако в действительности право пользоваться ею было закреплено за послом и ближайшим его окружением. Раз в год, в апреле, когда по всему Советскому Союзу проходил в один из весенних дней субботник — трудовая акция, заключавшаяся в уборке города и служебных помещений, на «даче» становилось особенно многолюдно. Для советских граждан, отправлявшихся в графство Кент, где находилась «дача», субботник всегда был прекрасным поводом для грандиозного пикника. После двухчасовой работы в саду и символической уборки мусора в близлежащем лесу начиналось веселое, пышное празднество.