Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России Страница 89

Двадцать три человека были приговорены к высшей мере наказания, восемьдесят пять получили различные сроки тюремного заключения, одного поместили в психиатрическую больницу для принудительного лечения и еще сто пять человек постановлениями особого совещания МГБ отправили в ссылку в отдаленные районы страны.

Партийный аппарат понял, что неприкасаемых в стране нет и не будет. Это был урок, показательная акция, чтобы все видели: даже целую ленинградскую партийную организацию не пожалели! Это впечатляло. Партработникам лишний раз давали понять, что они находятся под жестким контролем. Во всем аппарате закручивали гайки.

Почему выбрали Ленинград?

Ленинградцы с двадцатых годов воспринимались как оппозиция по отношению к Москве, и это пугало Сталина. Он не доверял ленинградцам. Массовые репрессии ленинградских партработников были сигналом всей стране: никакой самостоятельности! По каждому поводу просить разрешения у ЦК, а то будет, как в Ленинграде.

Постарел и устал

Все послевоенные годы для кремлевских обитателей прошли в бесконечных интригах, иногда со смертельным исходом. Члены высшего партийного руководства постоянно перемещались с должности на должность — в зависимости от часто менявшегося настроения Сталина, который постоянно раскладывал этот кадровый пасьянс.

Вождь постарел, устал и, очевидно, терял интерес к делам.

Секретари в приемной вождя отметили, что в 1947 году двери сталинского кабинета распахнулись тысячу двести раз, чтобы принять посетителя. В 1950-м — только семьсот. В 1951-м — пятьсот. В 1950 году состоялось шесть официальных заседаний политбюро, в 1951-м — четыре.

Нуриддин Акрамович Мухитдинов в апреле 1951 года был утвержден председателем Совета министров Узбекистана. Сняв трубку аппарата междугородней правительственной связи, заказал Москву и соединился с Поскребышевым. Мухитдинов представился и сказал, что он приступил к исполнению обязанностей главы республиканского правительства.

Поскребышев сухо ответил:

— Знаем. Поздравляем.

— Хотел бы информировать об этом товарища Сталина.

— Доложу, — буркнул Поскребышев и повесил трубку.

Через три дня в шесть вечера Мухитдинову позвонили по ВЧ.

Сотрудники отдела правительственной связи министерства госбезопасности поинтересовались, хорошо ли слышно, и предупредили — позвонят из Кремля. Ему позвонили еще не раз, проверяя, на месте ли он. Министр связи Узбекистана предупредил:

— Вам будет важный звонок. Прослежу лично.

Минут через десять позвонили из Москвы. Спросили, нет ли в кабинете посторонних, предупредили: при разговоре никто не должен присутствовать. Мухитдинов вызвал помощника и велел никого к нему не пускать. Сам закрыл все окна и стал ждать.

Наконец долгожданный звонок. Телефонист:

— Соединяю с товарищем Поскребышевым.

Тот вновь уточнил:

— Слышимость хорошая? Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.

Мухитдинов встал. В трубке раздался тихий голос:

— Товарищ Мухитдинов?

— Да, здравствуйте, товарищ Сталин.

— Здравствуйте. Приступили к работе?

— Да.

— Как идут дела?

Мухитдинов стал быстро докладывать. Когда сделал паузу, Сталин сказал:

— Желаю успеха.

И повесил трубку.

«Разговор-то продолжался всего две-три минуты, — вспоминал Мухитдинов, — он произнес буквально четыре-пять слов, а я до сих пор не могу прийти в себя, я впервые в жизни разговаривал с самим Сталиным, слышал его голос, отвечал на вопросы. Он пожелал успеха!»

С другими республиканскими руководителями вождь вообще отказывался разговаривать. Особенно ему не хотелось говорить о чем-то неприятном, вникать в проблемы.

Александра Николаевича Шелепина, поставленного руководить комсомолом, полагалось представить Сталину. В перестроечные годы Шелепин рассказал, как это произошло, горбачевскому помощнику Валерию Болдину.

К встрече со Сталиным основательно готовили. С Шелепиным беседовали в аппарате ЦК. Предупредили комсомольского секретаря:

— Докладывать надо очень кратко — пять-семь минут. Сказать главным образом о международном молодежном движении.

Шелепина отвели и к Маленкову, который так его напутствовал:

— Имей в виду, он почти ничего не слышит, поэтому надо говорить громко, даже кричать. Во-вторых, когда придешь к нему в кабинет, ничего в руках не держать: ни папок, ни бумаг.

Через неделю позвонили: ждем.

Шелепин:

«Открыл дверь, зашел, кричу:

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

А он наклонился, молчит. Я тогда вплотную вот так подошел и кричу:

— Здравствуйте, товарищ Сталин.

Он посмотрел, повернулся и пальцем показывает, что надо сесть. Я сел. Начал докладывать — встал. Он махнул рукой — сиди. Я доложил обстановку в международном молодежном движении. Он выслушал. Ничего не спрашивал, не задавал вопросов. Сказал:

— Вам надо войти членом в общесоюзный славянский комитет. Это очень важная организация.

Я говорю:

— Хорошо, товарищ Сталин.

И тогда он заключил:

— Ну все, спасибо.

Я встал и пошел:

— До свидания, товарищ Сталин.

Он не ответил».

Александр Николаевич потом признался своему лучшему другу Валерию Харазову, что ему было страшно…

5 октября 1952 года, в воскресенье, в семь часов вечера открылся XIX съезд партии. Это был последний съезд при жизни Сталина. В нарушение устава съезд не собирали много лет, предыдущий состоялся в марте 1939 года.

«Со своего места, — рассказывал украинский партийный работник Александр Павлович Ляшко, в будущем секретарь ЦК компартии республики, — я мог рассмотреть Сталина до мельчайших подробностей. На страницах газет и журналов все привыкли видеть его проникновенный взгляд на моложавом лице, гордую осанку. Я же обратил внимание на заметно обрюзгшую физиономию Сталина с явно проступающими на ней оспенными пятнами. Сквозь припорошенные сединой поредевшие волосы просвечивалась красноватая кожа головы».

Вступительную речь произнес Молотов, которого не слишком осведомленное население страны по-прежнему считало вторым человеком после Сталина. Молотов и предположить не мог, какой неприятный сюрприз ожидает его после съезда.

Вячеслав Михайлович напомнил о враждебном капиталистическом окружении, о том, что империалистический лагерь готовит новую мировую войну, но успокоил делегатов: «Наша партия пришла к XIX съезду могучей и сплоченной как никогда». И закончил словами:

— Да живет и здравствует многие годы наш родной, великий Сталин!