Анатолий Воронин - Второй пояс. Откровения советника Страница 89

Из характеристики на Седыка следовало, что за последние восемь лет своей службы в царандое пяти провинций он успел сменить кучу должностей, и последнее звание – старшего лейтенанта – было присвоено ему еще пять лет тому назад. Работая «тихой сапой», он не искал для себя «теплых» и «звездных» мест. Его устраивала любая должность, не связанная ни с повседневным риском, ни с особым усердием. А коли так, толку от такого сотрудника однозначно не будет никакого. И уж тем более на службе в уголовном розыске.

Я хотел уж было высказать особое мнение мушавера насчет нерадивого кандидата, но в этот момент с насиженного места поднялся начальник отделения по борьбе с контрабандой. Он изъявил желание взять Седыка на вакантную должность, имевшуюся в его подразделении. Наверняка он преследовал одну-единственную цель – лучше иметь в своем подчинении конченого лоботряса, нежели не иметь вообще никого, ежедневно получая нагоняи от начальства и мушавера за недокомплект вверенного отделения.

Хаким согласился с этим предложением, но тем не менее назначил Седыку испытательный срок. Если за месяц он себя никак не проявит, то придется ему искать работу в другом подразделении царандоя, а то и вообще покинуть стены данного силового ведомства. Ну хотя бы в масштабах Кандагарской провинции.

Биография второго кандидата – Султани – была ничем не лучше биографии Седыка. Такой же лодырь и ко всему прочему злостный нарушитель дисциплины. Обучаясь в свое время в Волгоградской высшей следственной школе МВД СССР, он умудрился такого там накуролесить, что с треском вылетел на улицу и ни с чем вернулся в Афганистан.

Его счастье, что на учебу в Союз он поехал уже после того, как к власти пришел Бабрак Кармаль. Если бы это произошло при Амине, еще неизвестно, чем для него все это могло закончиться. В 1979 году находившийся на ту пору у руля власти Амин, под предлогом исторической необходимости, отозвал домой всех слушателей Военной академии имени Фрунзе. Прямо у трапа самолета, приземлившегося на кабульском аэродроме, их всех построили в одну шеренгу и… расстреляли. Вся их вина заключалась только в том, что они были «парчамистами» и выходцами из знатных семей.

Для Султани тоже нашлась работенка. Его взял к себе начальник отделения по борьбе с экономическими преступлениями. Одним словом, стал он афганским обэхаэсэсником с месячным испытательным сроком.

Возможно, мне и дальше пришлось бы лицезреть на распределение остальных «клоунов-а-ля-опер-царандой», но в этот момент в кабинет вошел посыльный от Мир Акая, сообщивший, что тот меня уже дожидается.

Командующий извинился за свое опоздание, сославшись на то, что пришлось задержаться в губернаторстве, куда его вызывали по вопросу распределения прибывающей на днях гуманитарной помощи.

Я внимательно посмотрел в глаза командующему, пытаясь понять, с чего он начнет свой разговор. Наши взгляды встретились, и я заметил, что Мир Акай несколько смутился.

Уж на кого, на кого, а на него это было совсем не похоже. Что же на самом деле происходит сейчас в его голове, если он вдруг потерял уверенность в самом себе и даже не знает, с чего начать разговор?

Не задавая никаких вопросов командующему, я первым делом доложил о выполнении его вчерашней просьбы.

Мир Акай как-то сразу оживился и полез обниматься со мной.

Это еще больше заинтриговало меня. Ничего особенного в том, что я вчера послал «стукачку» в Кабул, не было. Почему же тогда он так бурно реагирует на вполне рядовой случай из моей повседневной работы? В голове снова мелькнула мыслишка, что во всей этой «светлой» истории есть какой-то «темный закоулок».

Словно прочитав мои мысли, Мир Акай наконец-то разговорился:

– Не мне говорить мушавер-саибу, что сейчас в провинции происходят события, вплотную связанные с предстоящим выводом советских войск. И то, что нынешний губернатор Сахраи все еще сидит в своем кабинете, несомненная заслуга советского генерала Варенникова, который своим авторитетом не позволяет определенным деструктивным силам здесь, в Кандагаре, отстранить его от занимаемой должности.

– А кого, собственно говоря, вы имеете в виду, называя «деструктивными силами»? Уж не Муслима Исмата?

Командующий посмотрел на меня изучающим взглядом, но, так и не ответив на поставленный мной вопрос, продолжил свое повествование:

– Чтобы окончательно разобраться и понять, кто истинный хозяин в провинции и от кого зависит проводимая здесь политика, нужно хорошо знать историю нашей страны. А корни всех этих хитросплетений власти уходят очень глубоко. Король Афганистана Захир Шах основной упор делал на лидеров наиболее влиятельных пуштунских племен. Он как никто другой отлично понимал, что политика в стране делалась не в Кабуле, а здесь – на юге Афганистана. Ведь не зря же Кандагар в свое время был его столицей. От умения договариваться с вождями пуштунских племен зависело многое. Ты что думаешь, зря, что ли, король по нескольку раз в году наезжал с официальными и неофициальными визитами в Кандагар? Не-ет, совсем даже не зря. Он хорошо усвоил одну простую истину, что ни в коем случае нельзя делать ставку на какое-то одно племя, пусть даже и самое многочисленное. Пригревая около себя наиболее влиятельных вождей из разных племен, он тем самым распространял на них свое влияние. Не мне тебе объяснять, что тезис «разделяй и властвуй» на Востоке был всегда актуален. Следуя ему, Захир Шах ввел при себе институт особых доверенных лиц. Являясь выходцами из племенных «вершков», эти самые доверенные лица одновременно занимали высокопоставленные должности в правительстве и силовых структурах Афганистана. От племени нурзай доверенным лицом короля выступал генерал Махмад Умар, а от племени очикзай таким доверенным лицом был не кто-нибудь, а отец Муслима Исмата. Именно это обстоятельство впоследствии сыграло немаловажную роль в становлении и самого Муслима. Он не успел стать влиятельной фигурой при короле, но тем не менее стал ею с приходом Наджиба к руководству ХАДом. За весьма короткое время из обычного полевого командира и откровенного бандита он, как и его отец, стал генералом с очень большими полномочиями.

– Тогда мне не совсем понятно, – перебил я командующего, – с чего это вдруг Муслим пошел поперек власти и законфликтовал с генералом Тадж Мохаммадом?

– Ну, предположим, что Тадж Мохаммад еще не сама власть, и то, что он возглавляет кандагарский ХАД, еще ничего не значит. Сегодня он генерал, а завтра будет никем, как это довольно часто бывало у нас в Афганистане, да и у вас в Союзе. За Исматом стоят огромные деньги, его знает вся кабульская верхушка, которую он давно скупил со всеми потрохами. А что или кто стоит за Таджем? Генеральские погоны и амбиции тридцатилетнего выскочки? В случае чего, здесь, в Кандагаре, за него некому даже будет заступиться. Ты что думаешь, подчиненные Таджа встанут на его защиту, если Наджибу вдруг вздумается отстранить его от должности? Наоборот, только обрадуются. Кандагарский ХАД – это такое осиное гнездо, поверь уж мне. Если вдруг Наджибу придется выбирать между Таджем и Исматом, он наверняка сделает ставку на Исмата, а Таджа пустит под сплав. При всей своей одиозности именно Исмат в состоянии удержать власть в Кандагаре. Но и Тадж тоже не подарок. Очень злопамятный человек. Никаких оскорблений в свой адрес и уж тем более нанесенных обид он не прощает никому.