Волошинские чтения - Владимир Петрович Купченко Страница 9

В начале был мятеж,

Мятеж был против бога,

И бог был мятежом,

И, все, что есть, началось чрез мятеж.

Стихия огня, по словам поэта, прямо связана с появлением человека, сопутствует ему во всем.

Высокий пафос поэмы неотделим у Волошина от остро трагического звучания. Основное противоречие жизни поэт видит в невозможности примирить высокое назначение человека — с ходом мировой истории, ведущей человечество «Путями Каина» — дорогами братоубийственных войн и междоусобиц.

Волнует Волошина и стоящая перед человечеством вечная дилемма — выбор между сытостью и свободой, между хлебом и духом. Волошин всей системой образов своей поэмы прославляет величие свободного, творческого человеческого духа, обличает сытость, тупость. Поэт, во имя этой свободы, ошибочно противопоставляет политическим лозунгам — абсолютные ценности духа, осуждает ограничивающее их проявление государство.

Задача поэта, как ее представлял Волошин, делать все, чтобы не дать погибнуть в человеке прометееву огню — вечному стремлению к свободе.

«Драгоценнейший революционный опыт», как утверждал Волошин, дал ему возможность сосредоточенно вглядеться в происходящее, «выстрадать» свое познанье, выработать свою творческую позицию. Это «познанье» определилось, оформилось в программу, которую принято определять как абстрактный гуманизм, как позицию «над схваткой». В стихотворении «Доблесть поэта» Волошин пишет:

Творческий ритм от весла, гребущего против теченья.

В смутах усобиц и войн постигать целокупность,

Быть не частью, а всем: не с одной стороны, а с обеих.

Зритель захвачен игрой — ты не актер и не зритель.

Ты соучастник судьбы, раскрывающий замысел драмы.

В дни революции быть Человеком, а не Гражданином.

Читатель Волошина вправе спросить: каким же образом может произойти революция без насилия? Как сочетать воспевание очистительной силы огня — и призыв быть только человеком, а не бойцом, не гражданином? Позиция Волошина сложна, противоречива, разговор о ней не может быть однозначным. Революция привлекала поэта, но неизбежные при этом кровопролитие, террор устрашали. Но побеждала вера, которая зижделась на убеждении поэта, что хотя новый мир рождается в муках, и цена обновления тяжкая, путь от Голгофы идет к воскресению, к новым, более высоким формам жизни.

Эта позиция Волошина заслуживает не только критики, но и пристального конкретно-исторического изучения. Между тем, комментируя отдельные строки и строфы вне контекста, критики порою с поспешностью заключали о разрыве Волошина с прогрессивной, гражданской демократической литературой, в частности с поэзией Рылеева и Некрасова (последнего, кстати, Волошин высоко ценил), отъединяли поэта от советской литературы.

Так, Д. Таль в статье под устрашающим названием «Контрреволюция в стихах М. Волошина» («На посту», 1923, № 4) расправлялся с поэтом, произвольно истолковывая его. Например, строки Волошина:

С Россией кончено. На последях

Ее мы прогалдели, проболтали…

неизбежно, с легкой руки Таля, подчас трактуются и сегодня как неприятие революции «типичнейшим представителем буржуазной интеллигенции». Между тем цитируемые строки из стихотворения «Мир» (в автобиографии названного «Брестский мир») написаны 23 ноября 1917 г., так сказать, «на случай» — 20 ноября в Брест-Литовске начались мирные переговоры с Германией, — и отражают горькие чувства поэта, думающего о тягчайших для России условиях мира.

Говоря об отношении Волошина к революции, следует также помнить, что революционный опыт поэта, находящегося вдали от Петербурга и Москвы — двух революционных центров, был основан на конкретном материале крымских событий.

Положение Крыма, переходящего из рук в руки, было очень сложным. С калейдоскопической быстротой менялись «знамена, партии и программы»: Как метко сказал Волошин:

В те дни понятья так смешались,

Что господа буржуй молил,

Чтобы у власти продержались

Остатки большевистских сил.

В противовес этим меняющимся политическим лозунгам и программам Волошин выдвигал свою концепцию человека — рыцаря духа, способного отдаться стихии огня, мятежным порывам и вследствие этого оказаться на гребне великих событий. Волошин утверждал в автобиографии, что из выстраданного им революционного опыта он «вынес свою веру в человека». Это была вера в способность человека сохранить человеческое в самых тяжелых условиях, вера в возможность «пересоздания» людей, охваченных огнем революции, воскресения и в них добрых, заложенных самой природой начал. Эта вера смягчала трагизм многих произведений поэта. Она же подчас толкала его на самые, казалось бы, невероятные и опасные действия. Так, в утлой лодчонке он отправился на «мирные переговоры» со стоящими у берегов Коктебеля белогвардейскими кораблями, уверенный в том, что ему удастся убедить их командование в бессмысленности обстрела безоружных жителей Коктебеля. Когда в июне 1919 г. белыми был арестован генерал Н. А. Маркс — до революции оставивший армию, а затем и перешедший на сторону Советской власти, — Волошин сделал все, чтобы спасти этого замечательного человека: рискуя жизнью, он следовал за конвоируемым «красным генералом» из Феодосии — в Керчь, из Керчи — в Екатеринодар, чтобы не допустить самосуда озверевших офицеров.

Глубокой верой в человека, в жизнь проникнуты строки его стихотворения «Бегство», посвященного трем матросам, с которыми поэт пробирался в 1919 г. из Одессы в Крым, через кордон белых.

Кто верит в жизнь, тот верит чуду

И счастье сам в себе несет.

Товарищи! Я не забуду

Наш черноморский переход!

Это путешествие Волошин подробно зафиксировал в своих неопубликованных воспоминаниях[48]. Сопоставляя факты воспоминаний с поэтическим материалом таких, в частности, стихотворений, как «Бегство» и «Плаванье», можно убедиться, как исторически конкретно поэтическое видение Волошина, как реальны детали, как обусловлены они творческой концепцией.

Огненное, чудесное начало, прометеев огонь находит Волошин в Аввакуме и Епифании, в создателях истинной поэзии, в своих случайных спутниках — рядовых революции. Носитель огня — Человек — способен на предельную самоотдачу во имя веры, творчества, науки, революции. И это делает его прекрасным, достойным счастья, способным вместить весь мир.

В главе «Космос» поэмы «Путями Каина» есть строки, обращенные к человеку:

Так будь же сам вселенной и творцом!

Сознай себя божественным и вечным

И плавь миры по льялам душ и вер.

Будь дерзким зодчим Вавилонских башен,

Ты — заклинатель сфинксов и химер!…

Страстно выступает поэт против всего,