Григорий Костюковский - Напряженная линия Страница 9

Танки, гремя гусеницами, уже переваливали траншею слева от нас, утюжили ее; поворот в одну сторону, поворот в другую. Солдаты по траншее отбегали в сторону от танков, бросали гранаты в наступающих гитлеровцев и стреляли по ним.

Я выхватил автомат у убитого и, приникнув к бровке траншеи, стал строчить по едва приметным в темноте силуэтам. Наползая, выросла и вдруг дохнула на меня горячим бензинным угаром огромная тень — у траншеи появился танк. Я отскочил. Танк переполз траншею. Взрыв потряс землю, и огонь охватил стальное чудовище. Это Перфильев и Сорокоумов бросили разом две противотанковые гранаты под брюхо машины.

На танке, в дымном пламени, с дробным треском стали рваться снаряды, которые танкисты возят в ящиках на броне позади башни.

Лавина немецких танков, разбросав завал на шоссе и подавив противотанковые пушки, прорвалась через наш передний край и пошла дальше. Но мы остались на своих местах.

Подоспел подполковник Воробьев с резервом комдива. Дивизионные разведчики, солдаты учебной роты и саперы открыли огонь и окончательно отсекли немецкую пехоту от танков. Солдаты боепитания принесли запас ракет, и теперь местность периодически освещали наши ракетчики. В секунды, когда вспыхивали ракеты, я видел в поле у шоссе сожженные остовы танков, обгоревшие пни и пенечки и совсем близко от нашей траншеи — трупы немцев.

Я сидел рядом с Сорокоумовым, часто проверяя связь. В общем линии работали хорошо. Оверчук перебрался к нам в траншею. Минрота осталась на старом месте, и к ней шел осевой провод. Пылаев остался на ЦТС, отныне превращенной в контрольную станцию.

Оверчук послал меня к Пылаеву.

Держа наготове автомат, то и дело спотыкаясь в темноте, я побрел вдоль линии.

Впереди на горизонте неровное, с острыми клиньями, пламя рассекало густую темень неба. Горело село.

Я добрался до Пылаева и здесь почти столкнулся с высоким человеком. Вскинув автомат, я крикнул:

— Кто идет?

— Ефремов, а ты кто?

— Ольшанский, связист Оверчука.

— А! Где комбат?

— В траншеях.

— Перфильева не видел?

— Он там же.

— Связь с полком есть?

— Нет. С ротами есть.

— Так… — Ефремов помолчал и вдруг обернулся назад. Только сейчас я заметил, что он был не один, а с группой людей.

— Шамрай, — обратился он к рослому парню. — Доберись до комдива, он на КП у оврага, близ минроты Оверчука, и скажи ему: я буду здесь в батальоне. Скажи, что радисты у меня убиты, проводная связь нарушена, жду указаний.

Шамрай повторил приказание и исчез в темноте.

— А вы, голубчик, — обратился Ефремов ко мне, — найдите бывшее мое НП в доме лесника, отсюда метров пятьсот, — параллельно КП Оверчука, поищите там провод от дивизии, включитесь. Если есть связь, сообщите в штадив то же, что я сказал Шамраю. Если нет связи, с полчаса подождите… там линейный надсмотрщик — девушка провод исправляет. Появится — скажите, пусть идет в штадив… Комбату передам, что отослал тебя, — незаметно перешел он на «ты». — Будь поосторожней: там «тигр» прошел, стрелял в дом. Вон, видишь, горит?

Я шел торопливо, стараясь не упустить из виду багровое мигающее пятно. Дом, видимо, догорал.

Огонь впереди становился все тусклее. Надо спешить, иначе собьешься с пути. Я побежал. Упал, споткнувшись о телефонный провод. Нащупал его и, перебирая в руках, пошел дальше. Это был оборванный конец полковой линии, наверное в этом месте прошел танк и утащил на своих гусеницах второй конец. Провод привел в лесочек. Я осторожно стал пробираться меж кустами и деревьями. Со стороны догоравшего дома несло едкой гарью. Нужно было идти осторожно. Я шел, оглядываясь вокруг.

«А ведь всего каких-нибудь два часа назад здесь был наш тыл…» — думал я.

Наконец моему взору открылась полянка, освещенная слабым светом догорающего пожара. И прямо перед собой я увидел сидящего на корточках человека. Сомнения не было: кто-то возился с линией.

«Неужели немец?» — обожгла мысль. Пламя догорающего дома вспыхнуло с новой силой. Сидящий поднялся, я увидел девушку и сразу узнал ее.

— Нина!

Она прислушивалась, еще не веря, что кто-то ее позвал.

Я выбрался из кустов и подошел к Нине Рядом с ней на земле стоял включенный в линию телефон.

— Молчит Нерпа, — сказала она, — и, вытирая рукой глаза, добавила: — Проклятый дым.

— Меня прислал Ефремов, — начал я, — сообщить в штадив, что его НП сменен.

— Он жив? — вскрикнула Нина.

— Жив, на НП у Оверчука.

Нина бросилась ко мне, обхватила мою шею, но тут же, смутившись, отпрянула.

— Я только сейчас подполковника видел. Он велел передать линейному надсмотрщику, чтобы тот шел в штаб дивизии.

— Линейный надсмотрщик — я. А в штадив не пробраться: там немецкие танки. — И она указала рукой на горизонт, где полыхалось далекое, зловещее пламя, уходя алыми языками к густо-темному небу.

— Горит, — со вздохом сказала Нина, — а давно ли у нас коммутатор там стоял!

— Я дежурила на НП, оборвалась связь со штабом дивизии, — рассказывала она. — Побежала по линии, включилась, поняла, что КП перешел на другое место. Вернулась назад — домик, где был НП, горит. Признаться, я растерялась. — И совсем тихо добавила: — Хорошо, что вы подошли. С вами мне совсем, совсем не страшно. Хорошо б всегда вместе воевать.

— Не хотел бы этого, — тоже тихим голосом сказал я, — мне было бы страшно за вас.

Нина остановилась. Приблизила свое лицо к моему. Затаив дыхание, я ждал — она поцелует. Не поцеловала… Только отбросила прядь волос с моего лба и, чуть задержав ладонь на щеке, сказала:

— Спасибо вам, спасибо.

— Пойдемте в батальон, — поспешно позвал я.

Мы шли молча. Помню, про себя я разговаривал о ней. Но вслух — не решался.

Небо начало сереть. Наступал рассвет. На передовой усилилась перестрелка.

Штаб дивизии по приказанию комдива перебазировался в овраг, где разметалась минрота батальона Оверчука. Дивизионные связисты навели линии в полки. Командиры полков получили приказание выделить подвижные группы. Эти группы предназначались для ликвидации немецких автоматчиков, проскочивших на бронетранспортерах за танками.

Когда мы с Ниной вернулись на ЦТС, в бывшем окопе Оверчука застали дивизионного связиста. Ефремов перенес сюда полковой наблюдательный пункт. Нина заняла свой прежний пост.

Ефремов и виду не подал, что обрадовался ее приходу. Она же не скрывала радости и, обращаясь к нему по-уставному, не таила в голосе нежные нотки.

Сидя неподалеку, в своем окопе, я часто слышал ее голос.