Виссарион Белинский - Иван Андреевич Крылов Страница 4

Ко второму разряду мы причисляем басни: «Ворона и Лисица», «Ларчик», «Разборчивая невеста», «Оракул», «Волк и Ягненок», «Синица», «Троеженец», «Орел и Куры», «Лев и Барс», «Вельможа и Философ», «Мор Зверей», «Собачья дружба», «Прохожие и Собаки», «Лжец», «Щука и Кот», «Крестьянин и Работник», «Обоз», «Вороненок», «Осел и Соловей», «Откупщик и Сапожник», «Слон и Моська», «Волк и Волче-нок», «Обезьяна», «Мешок», «Кот и Повар», «Лев и Комар», «Крестьянин и Лисица», «Свинья», «Муха и Дорожные», «Орел и Паук», «Собака», «Квартет», «Лебедь, Щука и Рак», «Скворец», «Пустынник и Медведь», «Цветы», «Крестьянин и Разбойник», «Любопытный», «Лев на ловле», «Демьянова уха», «Мышь и Крыса», «Комар и Пастух», «Тень и Человек», «Крестьянин и Топор», «Лев и Волк», «Слон в случае», «Фортуна и Нищий», «Лиса-строитель», «Напраслина», «Фортуна в гостях», «Волк и Пастухи», «Пловец и Море», «Осел и Мужик», «Волк и Журавль», «Муравей», «Лисица и Виноград», «Овцы и Собаки», «Похороны», «Трудолюбивый Медведь», «Совет Мышей», «Паук и Пчела», «Лисица и Осел», «Муха и Пчела», «Котел и Горшок», «Скупой», «Богач и Поэт», «Две Собаки», «Кошка и Соловей», «Лев состаревшийся», «Кукушка и Орел», «Сокол и Червяк», «Бедный Богач», «Пушки и Паруса», «Осел», «Мирон», «Собака и Лошадь», «Волк и Кот», «Лещи», «Водопад и Ручей», «Лев». Из этих басен не все равного достоинства; некоторые из них совершенно в моральном духе, но замечательны или умною мыслею, или оригинальным рассказом, или тем, что их мораль видна из дела или высказана стихом, который так и смотрит пословицей.

К третьему разряду мы относим все лучшие басни, каковы: «Музыканты», «Лисица и Сурок», «Слон на воеводстве», «Крестьянин в беде», «Гуси», «Тришкин кафтан», «Крестьянин и Река», «Мирская сходка», «Медведь у Пчел», «Зеркало и Обезьяна», «Мельник», «Свинья под Дубом», «Голик», «Крестьянин и Овца», «Волк и Мышонок», «Два мужика», «Рыбьи пляски», «Прихожанин», «Ворона», «Белка», «Щука», «Бритвы», «Булат», «Купец», «Три Мужика». Девятая (и последняя) книга заключает в себе одиннадцать басен: из них видно, что Крылов уже вполне понял, чем должна быть современная басня, потому что между ними нет ни одной, которая была бы написана для детей, тогда как в седьмой и восьмой книгах, самых богатых превосходными баснями, еще попадаются детские побасенки, как, например, «Плотичка». Хотя все одиннадцать басен девятой книги принадлежат к числу лучших басен Крылова, однако нельзя не заметить, что их выполнение не совсем соответствует зрелости их мысли и направления: тут виден еще великий талант, но уже на закате. Исключение остается только за «Вельможею», которым достойно заключено в последнем издании собрание басен Крылова: это одно из самых лучших его произведений. Девятая книга доказывает, что бы мог сделать Крылов, если б он попозже родился… Но в то же время его появление в эпоху младенчества нашей литературы свидетельствует о великой силе его таланта: реторическое направление литературы могло повредить ему, но не в силах было ни убить, ни исказить его. Крылов родился 2 февраля 1768, следовательно, почти через три года после смерти Ломоносова, за шесть лет до смерти Сумарокова; первому талантливому русскому баснописцу Хемницеру было тогда 24 года от роду, а Дмитриеву было только 8 лет. Сын бедного чиновника, Крылов не мог получить блестящего воспитания, но, благодаря своей счастливой натуре, он не остался без образования и в этом отношении с малыми средствами умел сделать много. Он принадлежал к числу тех оригинальных натур, в которых сильная внутренняя самодеятельность соединяется с беспечностью, ленью и равнодушием ко всему. Крылов не был страстен, но не был и апатичен: он был только ровен и спокоен. Удивляя своею леностью, он умел удивлять и деятельностью, известен анекдот о нем, как он из-за спора с приятелем своим Гнедичем в короткое время, тайком ото всех, выучился греческому языку, будучи уже далеко не в тех летах, когда учатся. Поэтому не мудрено, что в нем рано проснулась страсть к литературе, которая никогда не пылала в нем, но всегда горела тихим и ровным пламенем. Пятнадцати лет от роду он был уже сочинителем и, бедный канцелярист в одном из присутственных мест Твери, написал либретто комической оперы «Кофейница» (Крылов любил музыку). Опера эта никогда не была в печати, и беспечный автор даже затерял и рукопись своего первого произведения. Семнадцати лет от роду Крылов переехал на службу в Петербург в 1785 году, и с этого времени начинается его литературная карьера. Он знал по-французски, но настоящими учителями его были тогдашние русские писатели. Литература русская следовала тогда реторическому направлению, данному ей Ломоносовым. Ломоносов тогда считался безупречным образцом для всякого, кто хотел быть поэтом. Сумароков разделял с ним право великого маэстро словесности. Державин тогда только что, как говорится, вошел в славу. «Россиада» Хераскова только что вышла в это время (1785){4}; лирик Петров был уже на высоте своей славы; колоссальная в то время слава Богдановича утвердилась еще с 1778 года, когда вышла его «Душенька»; Фонвизин в то время был уже автором «Недоросля»; наследник Сумарокова в драматической литературе, Княжнин также был в то время на верху своей славы; пользовались тогда большою известностию Костров, Николаев, Майков, Рубан, Аблесимов, Клушин, Плавильщиков, Бобров. Но в это время зарождалась и новая эпоха русской литературы: тогда выступала на литературное поприще дружина молодых талантов, еще безвестных, но которым назначалась впоследствии более или менее важная роль в нашей литературе. Таковы были Нелединский-Мелецкий, Капнист, Долгорукий (Иван), Подшивалов, Никольский, Макаров, наконец – Карамзин и Дмитриев, которые были потом, особенно первый, оракулами нового периода русской словесности. В этот-то переходный момент нашей литературы начал семнадцатилетний Крылов свое поприще. Не скоро сознал он свое назначение и долго пробовал свои силы не на своем поприще. Не думая быть баснописцем, он думал быть драматургом. Он написал трагедию «Клеопатра» и как, по замечаниям знаменитого Дмитревского, признал ее неудачною, написал другую – «Филомела». Обе они не попали ни на театр, ни в печать{5}. Наконец он пробовал себя даже в оде. Один литератор доставил нам опыт Крылова в этом роде, который, для редкости и как живой памятник духа того времени, предлагаем здесь любопытству читателей:

ОДА

ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШЕЙ, ДЕРЖАВНЕЙШЕЙ, ВЕЛИКОЙ ГОСУДАРЫНЕ,

ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ,

САМОДЕРЖИЦЕ ВСЕРОССИЙСКОЙ

НА ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА РОССИИ СО ШВЕЦИЕЮ, КОТОРУЮ ВСЕПОДДАННЕЙШЕ ПРИНОСИТ

ИВАН КРЫЛОВ

1790 ГОДА, АВГУСТА …ДНЯ

Дни кротки мира пролетели,Местам вид подал ты иной:Где голос звонкой пел свирели,Там слышен фурий адских вой.Нимф нежных скрылись хороводы,Бросаются наяды в воды,Сонм резвых сатир убежал.Твой меч, как молния, сверкает;Народы так он посекает,Как прежде серп там класы жал.

Какой еще я ужас внемлю!Куда мой дух меня влечет!Кровавый понт я зрю, не землю;В дыму тускнеет солнца свет;Я слышу стоны смертных рода…Не расторгается ль природа?Не воскресает ли хаос?..Не рушится ль вселенна вскоре?..Не в аде ль я?.. Нет, в Финском море,Где поражает готфа росс.

Где образ естества кончиныПередо мной изображен.Кипят кровавые пучины,И воздух молнией разжен.Там плавают горящи грады.Не в жизни, в смерти там отрады,Повсюду слышно: гибнем мы!Разят слух громы разъяренны.Там тьма подобна тьме геенны:Там свет ужасней самой тьмы.

Но что внезапу укрощаетОтважны россиян сердца?Умолк мятеж и не смущаетВод финских светлого лица.Рассеян мрак, утихли стоны,И нереиды и тритоныВкруг мирных флагов собрались,Победы россиян воспели:В полях их песни возгремелиИ по вселенной разнеслись.

Арей, спокойство ненавидя,Питая во груди раздор,Вздохнул, оливны ветви видя,И рек, от них отвлекши взор:«К тому ль, россияне суровы,Растут для вас лесаЛавровы, Чтобы любить вам тишину!Дивя весь свет своим геройством,Почто столь пленны вы спокойствомИ прекращаете войну?

Среди огня, мечей и дымаЯ славу римлян созидал;Я богом был первейшим Рима:Мной Рим вселенной богом стал.Мои одни признав законы,Он грады жег и рушил троны,Забаву в злобе находил,Он свету был страшней геенны,И на развалинах вселенныСвою он славу утвердил.

А вы, перунами владея,Страшней быв Рима самого,Не смерти ищете злодея,Хотите дружества его.О росс, оставь толь мирны мысли:Победами свой век исчисли,Вселенну громом востревожь.Не милостьми пленяй народы;Рассей в них страх, лишай свободы;Число невольников умножь».

Он рек – и, чая новой дани,Стирая хладну кровь с броней,Ко пламенной готовил браниСвоих крутящихся коней…Но вдруг во пропасти подземныБегут, смыкая взоры темны,Мятеж, коварство и раздор.Как гонит день ночны призраки,Так гонит их в кромешны мракиОдин Минервы кроткий взор.

Подобно как луна бледнеет,Увидя светла дней царя,Так Марс мятется и темнеет,В Минерве бога мира зря.Уносится, как ветром прахи:Пред ним летят смятеньи, страхи,Ему сопутствует весь ад;За ним ленивыми стопамиВлекутся, скрежеща зубами,Болезни, рабство, бедность, глад.

И се на севере природаВеселый образ приняла.Минерва росского народаСердцам спокойство подала.Рекла – и громов росс не мещет.Рекла – и финн уж не трепещет,Спокойны на морях суда.Дивясь, дела ее великиНимф нежных воспевают лики,Ликуют села и града.

Таков есть бог: велик во брани,Ужасен в гневе он своем,Но коль прострет в знак мира длани, —Творца блаженства видим в нем.Как воск, пред ним так тает камень,Рука его, как вихрь и пламень,Колеблет основанье гор;Но в милостях Едем рождаем,Сердца и души услаждаетЕво единый тихий взор.Ликуй, росс, видя на престолеВладычицу подобных свойств,Святой ее усердствуй воле,Не бойся бед и неустройств.Вотще когтями гидры злобаТебе копает двери гроба,Вотще готовит чашу слез;Один глагол твоей ПалладыКоварству становит преградыИ мир низводит к нам с небес.

О, коль блаженны те державы,Где, к подданным храня любовь,Монархи в том лишь ищут славы,Чтоб, как свою, щадить их кровь!Народ в царе отца там видит;Где царь раздоры ненавидит;Законы дав, хранит их сам.Там златом ябеда не блещет,Там слабый сильных не трепещет,Там трон подобен небесам.

Рассудком люди не боятсяСебя возвысить от зверей;Но им они единым льстятсяВниманье заслужить царей,Невежество на чисты музыНе смеет налагать там узы,Не смеет гнать его наук,Приняв за правило неложно,Что истребить их там не можно,Где венценосец музам друг.

Там тщетно клевета у тронаПриемлет правды кроткий вид:Непомраченна злом коронаДля льстивых уст ее эгид.Не лица там, дела их зримы:Законом все одним судимы,Простой и знатный человек;И во блаженной той державеЦаря ее к бессмертной славеЦветет златой Астреи век.

Но кто в чертах сих не узнаетРоссиян счастливый предел!Кто, видя их, не вспоминаетЕкатерины громких дел?Она наукам храмы ставит,Порок разит, невинность славит,Дает художествам покой;Под сень ее текут народыВкушать Астреи кроткой годы,Астрею видя в ней самой.

Она неправедной войноюНе унижает царский санИ крови подданных ценоюСебе не ищет новых стран.Врагов, жалея, поражает,Когда суд правый обнажаетРазящий злобу меч ее;Во гневе молниями блещет,Ее десница громы мещет,Но в сердце милость у нее.

О ты, что выше круга звезднаСидишь, царей суды внемля,Трон коего есть твердь небесна,А ног подножие – земля!Молитву чад России верных,Блаженству общества усердных,Внемли во слабой песне сей:Чтоб россов продолжить блаженствоИ зреть их счастья совершенство,Давай подобных им царей.

Но что в восторге дух дерзает?Куда стремлюся я в сей час?..Кто свод лазурный отверзает,И чей я слышу с неба глас?Вещает бог Екатерине:«Владей, как ты владеешь ныне;Народам правый суд твори:В лице твоем ко мне языкиВоздвигнут песни хвал велики,В пример тебя возьмут цари.

Предел россиян громка слава:К тому тебе я дал их трон;Угодна мне твоя держава,Угоден правый твой закон:Тобой взнесется росс высоко:Над ним мое не дремлет око,Я росский сам храню престол».Он рек… и воздух всколебался,Он рек… и в громах повторялсяЕго божественный глагол.

Эта ода напечатана в Петербурге, в 4-ю долю листа, на десяти страницах. Она доказывает, как трудно писателю, особенно молодому, не заплатить дани своему времени. Крылов не был особенным почитателем этого рода поэзии, исключительно завладевшего тогда всею русскою литературою, и зло подтрунивал над одистами. Не знаем подлинно, он ли был издателем журналов «Зритель» и «Почта духов» или только участвовал в их издании; но в своих сатирических статьях, которые Крылов помещал в этих журналах, он жестоко нападает на кропателей од. Статьи Крылова, помещавшиеся в этих изданиях, все сатирического содержания и все направлены преимущественно на модников, на модные магазины, принадлежавшие иностранцам, на употребление французского языка в образованном русском обществе и на невежество. В «Зрителе» есть даже восточная повесть Крылова – «Каиб»; она отзывается аллегорическим и моральным направлением, но истинное достоинство ее составляет дух сатиры, местами необыкновенно меткой и злой. «Почта духов» была первым журналом, который издавал Крылов или в котором он принимал деятельное участие. Это издание состоит из двух частей; выходило оно в 1789 году, а в 1802 вышло вторым изданием. «Зритель» печатался в собственной типографии Крылова; вот полный титул этого издания: «Зритель, ежемесячное издание 1792 года. В Санкт-Петербурге, 1792 года, в типографии Крылова с товарищами». В 1793 году Крылов вместе с Клушиным издавал ежемесячный журнал «Санктпетербургский Меркурий», печатавшийся тоже в типографии Крылова с товарищи. В то же время Крылов посвящал свои труды театру: в 1793 году написал он комедию «Проказники» (в прозе, в пяти актах) и оперу «Бешеная семья» (в трех действиях); в 1794 написал он комедию «Сочинитель в прихожей» (в прозе, в трех актах). Кажется, что ни одна из этих пьес не была напечатана{6}, но, должно быть, они были играны на театре, потому что обратили на автора внимание императрицы Екатерины II, которая пожелала видеть Крылова; об этом событии Крылов и в старости рассказывал с глубоким чувством. Имя Крылова сделалось тогда известным, и он занял почетное место между писателями того времени. Но эта слава не удовлетворяла его; он как бы чувствовал, если не сознавал, что идет не по своей дороге, и не мог ни на чем остановиться. Вдруг пришло ему в голову писать басни; не доверяя себе, он показал свои первые опыты в этом роде Дмитриеву, который, одобрив их, возбудил в Крылове смелость действовать на этом поприще. Какие были первые басни, написанные Крыловым, и где они напечатаны – нам неизвестно{7}. Уверяют, будто бы эти басни без имени Крылова были напечатаны в «Аглае» Карамзина, издававшейся в 1794 и 1795 годах; но это несправедливо: в обеих частях «Аглаи» помещены только две басни, одна Дмитриева – «Чиж и Зяблица», другая, должно быть, Хераскова – «Скворец, Попугай и Сорока»; последняя названа притчею и подписана буквами М. X. Как бы то ни было, но басни Крылова начали часто появляться только в «Драматическом вестнике», издававшемся в 1808 году. Там напечатаны следующие басни: «Ворона и Лисица», «Дуб и Трость», «Лягушка и Вол», «Ларчик», «Старик и трое Молодых», «Лев, Собака, Лисица и Волк», «Обезьяны», «Музыканты», «Парнас», «Пустынник и Медведь», «Оракул», «Волк и Ягненок», «Слон на воеводстве», «Лисица и Виноград», «Крестьянин и Смерть», «Слон и Моська». Все эти басни, с прибавлением некоторых новых, вошли в первое издание «Басен» Крылова, вышедшее в следующем (1809) году. В 1807 году Крылов навсегда распрощался с театром, напечатав комедии «Модная лавка» и «Урок дочкам». Эти комедии возбудили в публике того времени величайший восторг; в «Драматическом вестнике» даже напечатаны два стихотворных послания к Крылову. В самом деле, в этих комедиях много комизма, хотя и чисто внешнего, много остроумия; в первой автор нападает на магазинщиц из иностранок, во второй – на употребление французского языка. В 1811 году вышло второе, исправленное издание басен и в том же году издание новых басен; затем следовали издания 1815 и 1819 года. В двадцатых годах книгопродавец Смирдин купил у Крылова, за 40 000 рублей ассигнациями, право на издание его басен в продолжение десяти лет. С тех пор до настоящей минуты число экземпляров басен Крылова давно уже перешло за тридцать тысяч (считая в том числе и издание 1843 года, последнее, сделанное самим Крыловым). А сколько еще должно быть изданий этих басен! Число читателей Крылова беспрерывно будет увеличиваться по мере увеличения числа грамотных людей в России. Басни его давно уже выучены наизусть образованными и полуобразованными сословиями в России, но со временем его будет читать весь народ русский. Это слава, это триумф! Из всех родов славы самая лестная, самая великая, самая неподкупная слава народная. Некто из фельетонных критиков{8}, обрадовавшись случаю набиться в дружбу умершему Крылову, назвал его всемирным поэтом, поэтом человечества; мы этого не скажем… Крылов – поэт русский, поэт России; мы думаем, что для Крылова довольно этого, чтоб иметь право на бессмертие, и что нельзя увеличить его великости, и без того несомненной, ложными восторгами и неосновательными похвалами…