Аркадий Белинков - Юрий Тынянов Страница 47

Они собирались в Москве к нему на Пречистенку, как тамплиеры в храм, как христиане в катакомбы. И монумент их благословлял».

Низверженный монумент сохранил право говорить людям то, что он о них думает. Грибоедову он говорит: Молчалин.

Тынянов в «Смерти Вазир-Мухтара» сталкивает ошельмованного Ермолова со сломленным Грибоедовым на декабристской теме, на «прошлом». Оказывается, что Ермолов верен «идеалу». («Идеал» Ермолова следует, конечно, видеть не в приверженности Пестелю. Полководца и декабристов связывала главным образом оппозиция александровскому режиму.) Но так как он встречается с Грибоедовым в последекабрьскую, зацветшую изменой пору, то его верность «прошлому» снимается «изменой» России в персидской войне, которую он как бы готов был совершить.

«Аббас-Мирза глуп, — сказал он, — позвал бы меня к себе в полководцы, не то было бы. Меня ж чуть в измене здесь не обвиняют, вот бы он, дурак, и воспользовался…

Сидя за столом, он командовал персидской армией».

Позже это повторено еще решительнее. «Ермолов разрабатывал персидский план войны против России», — думает Грибоедов, пораженный противоестественностью всего происходящего.

Вся сцена дана через Грибоедова, и Грибоедов в этой сцене смущенно оправдывается. Он только делает вид, что не собирается оправдываться, и в доказательство своей независимости он «сел в кресло и закинул ногу на ногу». Но за восемь строчек до того, как он сел и закинул ногу на ногу, сказано, что при появлении Ермолова на пороге «Грибоедов шагнул к нему, растерянно улыбнувшись». В восьми же строчках происходит следующее. Ермолов вошел и остановился. Грибоедов подумал, что Ермолов его не узнал. Ермолов опровергает его. Вместо ожидаемого объятия Ермолов «всунул» ему руку. Ермолов сел за стол «и немного нагнулся вперед с видом: я слушаю». Такого приема Грибоедов мог, конечно, ожидать, но хотеть не мог. За это время проходит растерянность, он успевает овладеть собой, взять себя в руки, надеть маску и убедить себя в том, что оправдываться не намерен. Свое посещение он объясняет тем, что пришел проститься. Ермолов молчит. Тогда он начинает оправдываться: «Вы обо мне думайте, как хотите, а я просто в несогласии сам с собой, боюсь, что вы сейчас вот ловите меня на какой-нибудь околичности — не выкланиваю ли вашего расположения. И вы поймите, Алексей Петрович: я проститься пришел». Ермолов молчит. Человек, делающий блистательную карьеру, выкланивает расположение у ошельмованного старика? Какой прок от его расположения? Другой скорее бы подумал о неприятностях… Но Грибоедов выкланивает расположение. Он выкланивает прощение. «Питомец не сморгнул глазом, когда полководца уволили: остался цел и невредим, а потом вознесся». Теперь питомец выкланивает расположение у своей совести. Ермолов говорит: Молчалин. И Грибоедов уходит от Ермолова, «прямой и чопорный», и «у него было скучающее, рассеянное выражение лица, как бывало в Персии, после переговоров с Аббасом-Мирзой». Но после переговоров с Аббасом-Мирзой («величайший азиатский полководец и дипломат») скучающее и рассеянное выражение было маской.

Все в грибоедовском недипломатическом монологе, обращенном к Ермолову, странно: откровенность, прерывающийся голос, попытка оправдаться. Но особенно удивительна фраза: «Скоро отправляюсь, и надолго». Перед этим все время настойчиво повторяется, что еще ничего не было решено, в том числе, что он будет делать, куда поедет и поедет ли вообще. «Странный способ ловить решение — на визитах» — это он сам неожиданно догадывается, что посещает друзей своей молодости, чтобы узнать, что делать. Встреча с Ермоловым убедила его в том, что оставаться нельзя, что нужно уезжать. Он пришел проститься с Ермоловым, а оказалось, что он простился со своим прошлым, простился со своей молодостью. А новая дорога была дальней и трудной, и отправился он навсегда.

А перед тем, как встретиться с Ермоловым, Грибоедов останавливается у его дома и смотрит — настороженно и подозрительно.

«Уже самый дом несколько поражал своей наружностью… Корпус был приземист, окна темноваты, парадная дверь тяжела и низка…

Дверь глядела исподлобья, подавалась туго и готова была каждого гостя вытолкнуть обратно, еще и прихлопнуть».

Впоследствии разъясняется, что дом похож на хозяина, а дверь еще до встречи с хозяином говорит прямо, какой прием ждет гостя.

«…еще и прихлопнуть.

Особенно его».

Так Тынянов путешествует по времени — от «Кюхли» до «Смерти Вазир-Мухтара». Через Петровскую площадь, на которой «переломилось время».

Герои «Кюхли», оставленные автором до поражения восстания, появившись в «Вазир-Мухтаре», кажутся неузнаваемыми. Происходит это из-за различий между вторым и первым романами и из-за непохожести последекабрьского и преддекабрьского времени.

Умирают Ермолов и Кюхельбекер, умирает Грибоедов, умирает Тынянов.

Но Грибоедов, за которого так жестоко обиделись на автора «Смерти Вазир-Мухтара», продолжает существование.

Вазир-Мухтар существовал.

Он опять превратился в Александра Сергеевича Грибоедова.

Тынянов не думал о карьере Грибоедова и не собирался ее портить.

Но многое из того, что предчувствовал автор «Смерти Вазир-Мухтара», открылось после смерти его героя и после его собственной смерти.

Труд Тынянова продолжили другие исследователи.

В частности, они установили, что характеристика («Аттестат»), с которой Кюхельбекер был отправлен Ермоловым, «фактически закрывала путь дальнейшей его службе»[124].

Положение Кюхельбекера, выдворенного из Европы, выдворенного с Кавказа, было трагическим.

Тынянов придает этому большое значение: истории с «Аттестатом» он посвящает в «Кюхле» целую главку.

«Ермолов курил чубук и писал аттестат Кюхельбекеру».

Ермолов написал:

«и исполнял делаемые ему поручения с усердием при похвальном поведении».

Потом «вычеркнул последнюю фразу».

«Потом быстро написал: «по краткости времени его здесь пребывания мало употребляем был в должности и потому, собственно, по делам службы способности его не изведаны».

Это было тяжелым ударом.

Кюхельбекер вынужден был покинуть Ермолова за дуэль с чиновником Похвисневым.

Чиновник Похвиснев был племянником Ермолова.

Кроме того, в «Кюхле» рассказано о том, как Кюхельбекер пытался помешать расстрелу одного из вождей восставших против Ермолова кавказских народов, которых присоединяли. (Это было, в отличие от варварской английской экспансии в Африке, исторически чрезвычайно прогрессивно). Затем рассказано о Греции, которую Кюхельбекер хотел освобождать, а Ермолов не хотел. Отношения Кюхельбекера с Ермоловым были не гладкими.

Таким образом, создается впечатление, что Ермолов был не прочь отделаться от Кюхельбекера и вряд ли поэт мог рассчитывать получить от наместника Кавказа «Аттестат», который открыл бы ему карьеру. Может быть. Но ведь то Ермолов, о котором вроде бы не пишут толстых слюнявых книг.

Другие исследователи продолжили работу Тынянова.

Так, в частности, исследователь И. Ениколопов обнаружил в делах Центрального государственного исторического архива Грузии «черновик «Аттестата» о прохождении службы, выданного Кюхельбекеру генералом Ермоловым…

Обнаруженный в «деле черновик «Аттестата», как установлено по почерку, целиком составлен Грибоедовым…»[125]

Это, несомненно, должно произвести известное впечатление. Особенно на тех, кто точным книгам предпочитает слюнявые.

«Как видно из этого документа, — пишет исследователь, — первоначально Грибоедовым была составлена следующая аттестация: «…исполнял делаемые ему поручения с усердием при похвальном поведении». Затем эта фраза была зачеркнута… и сверху написана другая: «…мало употребляем был в должности, и потому, собственно, по делам службы способности его не изведаны».

В такой редакции «Аттестат» и был выдан Кюхельбекеру. Подобная характеристика фактически закрывала путь дальнейшей его службе»[126].

Все это стало известно через тридцать четыре года после того, как «Смерть Вазир-Мухтара» была издана.

Юрий Тынянов, рассказывая о том, как был написан роман, вспоминает, о чем догадался без документов и что потом подтвердили документы, о чем не догадался. «…Сознательно, не имея документов… я написал… и не чувствовал угрызений совести. А потом, уже после того как напечатал это… наткнулся на краткую записку…»[127] «Документов нет, но мне жаль, что я сам не додумался о них» [128].

В «Смерти Вазир-Мухтара» Тынянов написал такого Грибоедова, которого впоследствии подтвердили различные документы, в том числе и найденный в Центральном государственном историческом архиве Грузии.