Т Чернышева - Природа фантастики Страница 30

В последнее время за такого рода рассказами в советской фольклористике укрепилось название быличек, для европейского фольклора фольклористы употребляют термин "суеверный меморат". Фольклористы выделяют еще бывальщины (суеверные фабулаты), которые тематически близки быличкам, но в отличие от последних в них более упрочен эстетический момент, это уже не фиксация факта, случая, а повествование новеллистического типа, порой включающее ряд эпизодов83.

Из-за поздней фиксации и сложностей взаимоотношений веры и суеверия, новой и старой религий суеверные мемораты не оказали значительного влияния на письменную литературу средневековья, но в сознании народном и в быту они жили и были достаточно активны, чтобы позднее - в XVII - XIX вв. "прорваться" и в индивидуальное литературное творчество.

Интерес к удивительному, столь характерный для средневековья, находит себе обильную пищу и в многочисленных описаниях путешествий в далекие страны. На первый взгляд, может показаться, что сочинения европейского путешественника Марко Поло или араба ал-Гарнати не имеют отношения к художественной литературе. Наш современник, не задумываясь, отнесет их к литературе географической. Однако в те времена столь четкой дифференциации не существовало, описания путешествий также удовлетворяли спрос на занимательное чтение, и Б. Л. Рифтин справедливо отмечает в них "элементы повествовательности и занимательности", а хождения и путешествия считает неотъемлемой частью "средневековой системы литературы"84.

Эти многочисленные хождения, рождающиеся как информационные рассказы, заложили основы еще одной разновидности повествований о необычайном, особенно пышно расцветших уже в собственно литературной фантастике более поздних эпох. К рассказам о чудесах далеких стран, столь популярных в средние века, восходят многочисленные космические одиссеи XX в., повествующие о путешествиях среди звезд, о чудесах чужой жизни и чужой цивилизации, возможно, столь же похожих на истину, как и рассказы средневековых путешественников о мифических животных экзотических стран. При этом новеллистического типа рассказ о необычайном событии, о встрече с чудом в современной фантастике зачастую сочетается с хождением "за три мира".

В средневековую Европу сведения о чужих странах, народах, других религиях и обычаях, о незнакомых европейцу растениях и животных приносили крестоносцы, праведники, ходившие по святым местам, миссионеры. Такие рассказы обильно уснащались вымыслами, в том числе и чудесами, и пополняли арсенал повествований об удивительном, одинаково популярных и на Востоке, и на Западе.

И. Ю. Крачковский писал в связи с сочинением арабского путешественника Абу Хамида ал-Гарнати, что "метод объединения на стержне космографического жанра серьезных и точных данных со всякими диковинками очень пришелся по вкусу последующим поколениям" и что "Абу-Хамид (ал-Гарнати) угадал спрос будущих поколений, и с этого времени жанр космографии, окрашенный элементами чудесного, делается особенно популярным"85.

Задачам занимательности отвечал и самый стиль мышления средневекового путешественника. Современный ученый, попав в неисследованную местность или, предположим, на другую планету, постарается изучить новую для него область возможно более систематически. Путешественник же средних веков, отправлялся ли он с востока на запад или с запада на восток, фиксировал прежде всего то, что поражало его воображение, что не было похоже на привычное. И, таким образом, его рассказы об увиденном представляли собою тоже своего рода "повествования об удивительном". Так, Абу Хамид ал-Гарнати, дойдя до Хазарского моря (Каспий), рассказывает прежде всего, как там варят мясо прямо в горячей земле, и замечает, что "это - одно из чудес света"86. В неменьшей мере поражают его, южанина, замерзшие реки, по которым ходят и люди, и скот и на которых даже сражаются.

Европейские путешественники, отправлявшиеся на восток с миссионерской целью, в описаниях своих путешествий тоже делают упор на всем необычайном и удивительном, что встретилось им в пути. Журдеи Северак (XIV в.), христианский миссионер, получивший назначение на Восток и добравшийся до Индии, начинает свои "Чудеса, описанные братом Журденом из ордена проповедников, уроженцем Северака и епископом города Колумба, что в Индии Наибольшей" следующим образом: "Скажу сперва, что есть диво дивное среди моря, между Сицилией и Калабрией"87. Далее идет описание сильного морского течения. А вот что нашел он нужным сказать о Греции: "В Греции не довелось мне повидать или проведать что-либо, о чем стоило бы здесь упомянуть; вот разве только, что между Негрипонтом-островом и материком море прибывает и убывает иной раз трижды, а когда и четырежды (в день), а порой и чаще, словно это не море, а быстрая река, и, право же, истинным чудом кажется все это"88. Описание Армении начинается с упоминания "высочайшей и преогромнейшей горы", вершина которой всегда в снегу, а очерк о Персии брат Журден начинает так: "Диво великое видел я в Персии, а именно есть там громаднейший город Таурис, в котором двести тысяч домов. В Таурисе никогда не выпадает роса небесная и летом нет дождей, как бывает в других (странах), так что приходится людям, дабы прокормиться, орошать землю"89.

Францисканец Одорико Порденоне, совершивший свое путешествие в страны Востока в 1316 - 1330 гг., тоже начинает свое сочинение обещанием поведать о чудесах: "Хотя о нравах и обычиях мира земного много чего рассказали разные люди, но знайте, что и я, брат Одорико из Форо Юлио, могу поведать вам о множестве чудес"90.

Марко Поло (XIII в.) и Афанасий Никитин (XV в.) не были миссионерами, их путешествия имели иной, практический смысл, и трезвый взгляд на мир явно ощущается и в "Книге" Марко Поло, и в "Хожении" А. Никитина. Но особый интерес к удивительному и необычайному проявляется и в их сочинениях. И дело даже не в легенде о чуде в Багдаде, включенной Марко Поло в свою книгу, дело в том, что страницы "Книги" Марко Поло буквально пестрят словом "самый" - он непременно отметит, где он встретил самый большой город, где ткут самые тонкие ковры, выращивают самые нежные персики. И в этом сказывается не только практическая сметка купца, но и пристальный интерес к удивительному и необычайному, свойственный всему средневековью. И Афанасий Никитин, четко перечисляя все города, через которые шел, это сухое практическое перечисление время от времени перебивает упоминаниями о том, что в Баку он видел огонь неугасимый, а в Таруме финиками животину кормят91.

Любой из средневековых путешественников мог бы повторить слова героя одной китайской новеллы танской поры, который на вопрос, кто он такой, ответил: "Искатель необычайного, странствующий в неведомом"92.

Необходимо учитывать и еще одну особенность подобных космографии: средневековый путешественник "смешивает личные наблюдения с услышанными легендами и преданиями, он верит в чудесное и этим объясняет все непонятное"93. Таков, например, рассказ ал-Гарнати об огромной рыбе, от которой прямо в море отрезают мясо, а "рыба не чувствует этого и не шевелится", и о том, как "одной из этих рыб в один из годов сделали отверстие в ухе, и продели в него веревки, и потащили эту рыбу; и открылось ухо рыбы, и изнутри его вышла девушка, похожая на потомков Адама"94. При этом рассказ о покрытой льдом реке и о волшебной рыбе подается на одном уровне, рассчитан на одинаковую, степень доверия.

Неудивительно, что подлинные путешествия Абу Хамида ал-Гарнати или Марко Поло в сознании средневекового человека ничем принципиально не отличались от сочинений типа византийской легенды "Жизнь, деяния и предивное сказание о святом отце Макарии Римском, поселившемся у крайних пределов земли, никем не обитаемых". Герои легенды не ограничиваются благочестивым посещением святых мест, а будучи побуждаемы любознательностью ("Мне, братья все годы жизни моей хотелось идти, пока не увижу, где кончается небо", говорит о себе Смиренный Феофил), отправляются далее, достигают Персиды, а затем идет совершенно сказочная география: страна песиголовцев, страна, где живут одни обезьяны. Там, у пределов мира, и ветры дуют необычные ("западный был зелен, восточный подобен цвету желудя, ветер от полуночи золот, как чистая кровь, а полуденный снежно-бел"95, и живут там животные экзотические, при этом странствующие монахи якобы видели не только реальных слонов и леопардов, но и сказочных василисков, единорогов и онокентавров.

Как видим, так называемые индийские чудеса, популярные на Западе уже в пору античности, становятся достоянием как действительных, так и вымышленных путешествий, в которых упор делается на необычайное, удивительное, на чудеса мира (так называлась книга, изданная в XIV в. и объединившая многие из этих рассказов).

Одним словом, наряду с прямой, осознанной художественной фантастикой аллегорической или комической, травестийной - и европейское, и азиатское средневековье знает и "скрытую фантастику" - различного рода чудеса и рассказы об удивительном. Под эту рубрику подходили чудеса, творимые христианскими и буддийскими святыми, чудеса далеких неведомых стран, встречи с мертвыми, духами, оборотнями и привидениями. Все они, как правило, имели и чисто практический смысл: убеждали в могуществе божества или представляли познавательный интерес96, но одновременно с этим они удовлетворяли потребность в занимательном, развлекательном чтении или рассказе.