Зачарованный сад - Александра Леонидовна Баркова Страница 7

прочно была христианской, обычай «собирать май», то есть цветы на 1 мая, оставался неизменным. Более того, он дошел и до России. Если вы внимательно почитаете роман Гончарова «Обломов», то обнаружите, что в его начале к Обломову приходят гости с гуляния на 1 мая. Знаменитые рабочие «маевки» в дореволюционной России были обязаны все тому же языческому, по сути, празднику в цветущем лесу, только рабочие под видом гуляний проводили нелегальные собрания. Значимость этой даты была настолько велика, что со сменой календаря в 1918 году праздник Первомая не передвинули на две недели позже, как это произошло с датой Великой Октябрьской социалистической революции, которая стала отмечаться в ноябре.

Но вернемся в средневековую Европу. Молодежь отправлялась в лес не только ради сбора цветов для украшения жилищ, но ради веселья, которое подразумевало высокую сексуальную свободу. Священник XVI века негодовал, что сотни дев уходят в лес, и лишь треть возвращается неоскверненными. Это было больше чем свобода — это были эротические ритуалы, которые должны были помочь собрать богатый урожай и получить большой приплод скота.

А поскольку кельтская мифология послужила источником рыцарских романов, в них мы встречаем вполне пристойную и рациональную историю о том, как королева Гвиневера со свитой отправилась в лес на Майский день собирать цветы, но на нее вероломно напал рыцарь Мельвас, захватил ее в плен и принуждал стать его любовницей. Сопровождающие королевы не смогли оказать сопротивление Мельвасу, потому что были без доспехов, а он и его люди в броне. История спасения королевы от этого негодяя не относится к нашей теме, нам интересно переосмысление в куртуазной среде народного обычая ритуального соития.

…Мои слушатели согласно кивают, но все-таки им не хватает цветов: у белоцветника их осталось совсем мало, а хохлаток хоть и много, но они неяркие. Но я-то знаю, что нас ждет за поворотом тропы: поляна белоснежной ветреницы, словно мешок звездочек просыпался с неба на землю.

Лучшего места, чтобы говорить о Белой Богине, нам не найти!

Ветреница дубравная. Фотография Александры Чурилиной.

© Чурилина А., фото, 2025

Вы наверняка что-то слышали о том, что Бельтайн — это праздник, когда Великая Богиня вступает в брак. Возможно, даже знаете, что она вступает в брак с Рогатым Богом. И если вы в наших прекрасных интернетах введете в поисковике слово «Бельтайн» и нажмете «показать картинки», то увидите, как эта божественная пара обнимается, целуется или совокупляется.

Гвиневра собирает цветы. Иллюстрация Артура Рэкхема к «Роману о короле Артуре».

Alfred W. Arthur Rackham (ill). Morte d’Arthur. New York: Macmillan, 1920 / Wikimedia Commons

Но есть одно маленькое «но». Эти картинки, равно как и сам миф, не имеют никакого отношения к кельтской мифологии.

Что, собственно, означает слово «Бельтайн»? Оно переводится как «яркий огонь», или «огонь Бела». Логично возникает вопрос: кто такой этот Бел? Это кельтский бог, культ которого был очень широко распространен на материке (я напомню, что кельты были материковым народом, а Британия и Ирландия — это периферия кельтского мира, кельтов оттеснили туда римляне и германцы). Имя Бела в различных вариантах упоминается в римских надписях, оно известно и в Британии. Судя по этим текстам, Бел был солнечным богом и при этом богом-врачевателем. Это полностью согласуется с миссией целительных костров Бельтайна: имя бога ушло, а ритуал остался.

Никакой богини здесь нет, и о рогах Бела мы тоже ничего не знаем (неудивительно, ведь Рогатый Бог связан с силами земли и преисподней). Откуда же взялся миф о божественном браке?

Это кабинетный миф (то есть придуманный учеными), который оказался настолько отвечающим духовным запросам ХХ века, что приобрел миллионы сторонников, и теперь мы говорим о нем как о явлении современной мифологии. В том, что новый тип культуры порождает новые мифы, нет ничего дурного, осуждение вызывает лишь то, что такой миф его создатели и адепты именуют «древним».

Образ Белой Богини придуман Робертом Грейвсом, который был писателем, а не ученым. По сути, он создавал альтернативу христианству — веру в триединое женское божество. Вообще Грейвс производит впечатление человека, который не умел считать до четырех: он говорит о трех женских возрастах: Дева, Мать, Старуха (а в народных культах важную роль играет и Девочка), у него три фазы Луны: растущая, полная и убывающая (новолуния для Грейвса нет), но эти ошибки ничего не значат для его поклонников.

При этом связь образа Богини-Матери с белым цветом действительно существует: это и цвет молока, это и цвет полотна (а ткачество — женское занятие), так что неудивительно, что в русских традициях сохранились отголоски этих поверий: в сарафан наряжали именно белую березку, и представляла она, по сути, женское божество.

Кто такая Богиня-Мать? Это воплощение жизни и смерти в их двуединстве, у нее нет и не может быть равновеликого ей супруга. Все подлинные древние мифы говорят о том, что Богиня-Мать или берет смертного любовника, которого потом губит, или берет в мужья своего сына, которого тоже губит. Грейвс со своим стремлением создать нехристианскую троицу приписал Богине триаду «рождение — любовь — смерть», но, если мы возьмем реальные мифы, там Богиня регулярно убивает (или пытается убить) своего сына безо всякой промежуточной «любви».

В середине ХХ века возникает учение викка, которое заимствует у Грейвса образ Белой Богини, у Маргарет Мюррей[3] — образ Рогатого Бога, женит их… — и мы получаем в результате современный миф про Бельтайн. Этой «древней мудрости» менее ста лет.

Костры, конечно, в ботаническом саду разводить нельзя. Но если очень-очень надо, то… на помощь приходят вдохновение, фантазия и эрудиция.

На главной аллее, где деревья еще совершенно голые, оглушительно цветет куст желтой форзиции. Желтые искры цветов возносятся на полтора человеческих роста. Чем не бельтайновский костер?

…а еще на аллее лежат груды спиленных веток, которые гости пока не замечают, увлеченные рассказом и фотографированием форзиции. Но это пока…

Бельтайновские костры всегда были огромными. Иногда костер делался один, иногда два, и тогда скот прогоняли между ними. Жар от такого костра шел на много метров. По кельтской традиции следовало загасить все огни в селении, а затем добыть новый огонь, от которого зажечь костер, а от него уже разнести огонь по всем домам.

Березка. Ян Ционглинский, 1898 г.

National Museum in Warsaw

С этими кострами был связан очень важный ритуал — освобождение от всего отжившего. Это одна из проблем современного человека: что делать со старыми вещами,