Юрий Колесников - Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки Страница 109

Командовавший молоденький унтерштурмфюрер СС со свисавшим на лоб чубом обратил внимание на неподвижно стоявшего меламеда, устремившего взгляд под ноги и будто не замечавшего ничего, что творилось вокруг. Спокойствие старика взбесило молодого эсэсовца. Такой жалкий вид и вместе с тем явное высокомерие! Непонятно, о чём думает в эти минуты старый, много повидавший на своем веку иудей.

Уловив пристальный взгляд своего повелителя Шиммеля, унтерштурмфюрер СС стремительно направился к старику. Подойдя к нему и похлопывая палкой себе по ладони, эсэсовец что-то сказал меламеду по-немецки. Тот не шелохнулся, будто не к нему были обращены слова того, кому гауптштурмфюрер Шиммель лично доверил командовать акцией. Развращённое безнаказанностью сознание жаждало потехи, а старик не реагировал.

Поддержку молодой эсэсовец нашёл лишь в хихикнувших подчинённых. Остальные, загнанные сюда насильно, замерли в тревожном ожидании.

Унтерштурмфюрер приказал старику снять с себя штаны. Тот снова никак не отреагировал. Тогда эсэсовец поднёс к его носу палку. И это не подействовало. Может быть, он не расслышал приказа? Может быть, не понял, чего от него хотят? Скорее всего, просто плевать хотел на хорохорившегося молодчика. Как бы то ни было, меламед даже не пошевелился. И конечно, не удостоил эсэсовца взглядом. Будто не тот держал палку у него под носом.

Гауптштурмфюрер подал знак находившимся поблизости эсэсовцам, и тотчас же несколько солдат набросились на понуро стоявшего старика и под одобрительные смешки и улюлюканье принялись сдирать с него штаны, державшиеся с помощью цветного полотняного пояска от дамского халата. Это дало повод для ещё большего смеха и плоских шуток.

Шиммель пристально наблюдал. Спокойно, хладнокровно, сдержанно. Не нашёл ни малейшего повода для вмешательства. Он всего-навсего зритель омерзительного спектакля. Что-то общее было в его реакции и реакции старика.

Меламед Урман остался в одних кальсонах, сползавших и явно несвежих. Забава над беззащитным существом доставляла эсэсовцам удовольствие.

Тут чубастому унтерштурмфюреру неожиданно попалось на глаза валявшееся в груде мусора покорёженное ведро. Мелькнула идея. Он поднял ведро и с размаху нахлобучил его на голову старика.

Раздался гомерический хохот, усилившийся, когда чубастый эсэсовец начал стучать палкой по дну опрокинутого ведра, что-то приговаривая в такт. Разобрать, что именно говорил эсэсовец, было невозможно из-за истерического смеха. Эсэсовцы держались за животы, смахивали с глаз слёзы.

Гауптштурмфюрер Шиммель по-прежнему оставался хладнокровным и спокойным. Он подошёл и ткнул ногой трость старика, но тот не упал…

Шиммель просто смотрел. Сдержанность, конечно, диктовалась ещё и тем, что пресечь издевательства не собирался.

В глубине синагоги, у противоположной от входа стены, сбившись в кучу, усердно молились мужчины с накинутым на плечи или на головы белым талесом с чёрными полосами и с кистями по краям. Едва слышно они нашёптывали молитву, другие это делали чуть громче, а кто-то читал молитву с приглушённым вскриком, закатывая полные слёз глаза и раскачиваясь взад-вперёд в такт словам. Они возносили Всевышнему душераздирающую мольбу снизойти и взглянуть на свой избранный народ, на обрушившиеся на него неимоверные страдания, на выпавшие на его долю – неизвестно за какие грехи – чудовищные муки.

Один из молившихся неожиданно сказал:

– Если Всевышний такой всесильный, такой справедливый, такой праведный, что Ему стоит выручить своих обречённых сынов и дочерей? Неужели Он так и останется ко всему равнодушен?

В ответ стоявший рядом небрежно махнул рукой и, буркнув что-то вроде «э-э…», стал протискиваться дальше. Сгорбленные и сникшие, плотно прижавшись друг к другу, напуганные, переминаясь с ноги на ногу, стояли единоверцы меламеда. Мужчины укрывали собой пожилых матерей, жён, недоумевающих детей, одиноких женщин с заплаканными младенцами на руках, вытирали им личики промокшими от слёз платками.

Меламед Урман стоял, точно отколовшийся от твёрдой породы пласт скалы. Эсэсовец продолжал усердно колотить палкой по дну ведра, нахлобученного на голову старика. А он стоял, не шевелясь и не реагируя на происходящее. На него страшно было смотреть.

Страдальческое выражение застыло на лицах людей, всё сильнее ощущавших неминуемый трагический финал. Они были обречены на смерть только потому, что были евреями.

А меламед продолжал стоять, втянув голову в приподнятые узкие костлявые плечи. Что чувствовал старик? На что надеялся? Чего ждал?

Держался. Не сгибался. Наверно, это давалось ему с трудом. Наверное, было больно. И невероятно мучил грохот, отдающийся в черепе. В огромном помещении резонанс от ударов по ведру был оглушителен. Всё-таки здесь строилась синагога. Предполагалась хорошая акустика для пения кантора в радостный, с угощениями праздник «Симхат Тора».

До него оставалось чуть больше недели. Но, минуя его, неожиданно наступил Судный день – Йом Кипур!.. Видел ли всё это Всевышний? Возможно. Но молчал. Возможно, пока… Но всё было чудовищно и ужасно несправедливо. Ведь всё происходило в присутствии верующих!

Старик, уже без кальсон, продолжал стоять на том же месте.

Курту Шиммелю надоело бесово действо. Ему не жаль было ни старика, над которым издевались его подонки, ни тех несчастных, кто наблюдал эту сцену. Просто он посчитал, что спектакль несколько затянулся и незачем так долго отвлекаться от дела, исполнение которого он призван обеспечить. Штурмбанфюрер СС направился к старику и с трудом снял с его головы ведро. В это мгновение взметнулась железная трость несчастного, угодившая со всей силой по голове Шиммеля. Тот тотчас же свалился у ног старика.

Прогремела автоматная очередь. Старик упал. Подбежавшие эсэсовцы в растерянности бросились поднимать Шиммеля, лицо которого было залито кровью. Он был без сознания. Только тогда кто-то в расстроенных чувствах дал очередную очередь из автомата по уже мёртвому телу.

Удар, нанесённый меламедом, несомненно предназначался унтерштурмфюреру, колотившему по ведру. Но тот немного отстранился, давая возможность штурмбанфюреру подойти к стоявшему Урману.

Сбежались встревоженные эсэсовцы. Вынесли окровавленного Шиммеля во двор, чтобы отвезти в местный госпиталь. Но во дворе синагоги гауптштурмфюрер СС, не приходя в сознание, скончался. В тот же день небольшим самолётом его тело увезли в румынский город Яссы. Оттуда в фатерланд покойника доставил трехмоторный «юнкерс».

В помещении эсэсовцы срывали зло автоматными очередями. Раздавались душераздирающие крики топившихся.

Главное, что измождённый меламед решился поднять свою железную трость на эсэсовца! Подав тем самым пример сникшим в диком страхе единоверцам.

Произошёл этот акт возмездия не в каком-то заброшенном овраге, а в центре небольшого бессарабского городка, среди полей, на окраине старой России, где когда-то фельдмаршал Кутузов с гордостью принимал парад героической стотысячной армии перед осадой крепости Исмаила-паши. В сорока верстах от родного Урману Болграда.

Теперь здесь состоялся другой парад, которому тоже суждено было войти в историю края. На окраине Болграда, за военными казармами, не доезжая села Табаки и железнодорожной станции Траян-вал, в каменном карьере эсэсовцы добили тех, кто уцелел в недостроенной синагоге. Но, в отличие от Вены, Праги, Варшавы и ряда городов и поселений Центральной Европы, эта «очистительная акция» проходила уже без гауптштурмфюрера Курта Шиммеля.

Многонациональное население города в полном смятении, бессилии и скорбном молчании почтило память невинно павших, с которыми одни были в добром знакомстве, другие в близком родстве от множества смешанных браков.

Немало евреев Болграда уцелели в войну благодаря болгарам, русским и липованам[24], втайне предоставлявшим убежище несчастным соседям.

Рыжебородые рыбаки-липоване братья Липат и Кондрат Ремизовы из села Матроска, что между Болградом и Измаилом, где многокилометровое озеро Ялпуг впадает в Дунай, рискуя жизнью, укрывали в плавнях четыре еврейские семьи с шестью детьми, трое из которых были дочерьми раввина, расстрелянного эсэсовцами в недостроенной синагоге.

Все они, вместе с раненым советским матросом со сторожевика Дунайской флотилии, находились под опекой деда Амоса.

Несмотря на внушительный возраст, загорелый, с морщинистым лицом он босой, с засученными по колено видавшими виды штанами, выходил на своем покрытом смолой каюке, с парусом в заплатках, ставить сети и вентера для стола горемычных постояльцев.

Глава 18

Одесса бурлила. Поток беженцев, хлынувших из Бессарабии и западных областей Украины, заполонил город и окрестные районы. Беженцы прибывали в основном грузовым автотранспортом и в битком набитых трамваях. Участились налёты вражеской авиации. Грохот зениток, взрывы от сброшенных бомб, паника и одновременно железная стойкость армии перед наступавшими фашистами. Особенно всех возмущали румыны. Их обзывали самыми непристойными словами.